В ожиданиях предстоящего Форума, разговорах и суждениях участников проступала подзабытая очевидность: «Главное это люди! Их человеческая вовлеченность и готовность думать, говорить от первого лица!»
Вслушиваясь в разноголосицу прозвучавших предложений замечаешь следы тех стратегических намерений, риторических привычек, разделяемых ценностей, что непременно скажутся в ходе дискуссий. Вот несколько слов о тех из них, что по опыту когнитивно-стратегической навигации, показались мне наиболее значимыми.
Среди высказанных суждений пару-тройку раз было указано на ценностную нейтральность терминов модернизация и инновация, что точно выражает смысл публичной неопределенности в понимании модернизации «по существу». О таких вещах не договариваются, их в обстановке свободной полемики не принимают директивно. Они присутствуют в интеллектуальной среде как бы в подвешенном состоянии. Если это и не когнитивный барьер, то уж точно препятствие для вовлеченного участия в обновлении Страны России, ее движения вперед.
Можно ли, прямо отвечая на вопрос: «Какие ценности несет модернизация?», оставаться в позиции ценностной нейтральности? Едва ли! Или у кого-то заготовлен когнитивный инструментарий работы с ценностями, с процессами переоценки ценностей (при условии сохранения нравственной устойчивости развития)? Тогда следуя установке на открытость, пусть он будет обнародован.
Ценностная нейтральность – отголосок принципа «независимости от ценностей», высказанного М. Вебером о деятельности ученого, результат которой не должен зависеть ни от каких вне научных интересов (к примеру, экономических или политических). Но затем принцип этот был распространен на любую профессиональную деятельность.
Тут им обосновывалась необходимость рационализации процессов труда, требование соблюдения ее методической строгости, ради повышения эффективности. Ratio – разум, умная работа сама по себе производительна, не так ли? Да нет, маловато будет!

И ответом стало введение в интеллектуальный оборот строгого различения типов рациональности: сначала у того же Вебера только целевой, нормативной и ценностной рациональности, а теперь еще и мотивационной, символической, коммуникативной и пр.
Если с функционально-целевыми и финансово-правовыми компетенциями, на которых держится мастерство управления, высшая школа как-никак справляется, то навыков умной, понимающей работы с культурным и природным наследием, с ценностями, самоценной самобытностью, этикой добросовестного труда днем с огнем не сыскать. И это уже не преграда, а волчья яма какая-то!
Далее. Давно и по умолчанию принято думать, что основой, материей любых преобразований, реформ и «модернизаций» в обществе являются институты, институциональные структуры. Этот голос устойчиво присутствует в зависшем облаке предваряющих Форум суждений. Но ведь также известно, что институты двойственны по своей сути: с одной стороны, это комплексы однородных юридически норм, т. е. предметы правопонимания и юридической техники, а с другой, это социальные институты, воплощенные в социальной ткани общества, в его социальных структурах, т. е. предметы социологического мышления и… воображения, «конструирования».
Казалось, задавшись вопросом об условиях и критериях «успешности модернизационного проекта», мы услышим нечто о необходимости публично прозрачной правовой политики, о примате правопонимания, понижающего градус едва прикрытого правового нигилизма, а также об обновлении, большем разнообразии свободных социальных отношений в обществе? Да, как бы не так! Даже в предварительном, проблемно и проектно-ориентированном порядке речи об этом почему-то не заходит. Почему?

Ну, во-первых, это место привычно занято поисками подходящих «субъектов», «локомотивов», модернизации. Разброс суждений тут весьма велик: от элиты, интеллигенции, предпринимателей (по умолчанию корпоративных), «групп особого интереса» - до реже, чем в прошлые годы, упоминаемом «среднем классе» и… новоявленном «креативном классе». Не значит ли это, что вопрос о валидной социологической идентификации искомого социального драйвера модернизации, провайдеров инновационных перемен пока не только не решен, но и не включен в повестку дня?
Во-вторых, в публичном пространстве сложилась устойчивая привычка от вопросов технологической модернизации перепрыгивать к злободневным вопросам модернизации политической, поспешно минуя модернизацию социальную. Сама возможность исследовать и конструировать новые, перспективные формы социальности купируется, социологическое воображение ссыхается. Позиция удобная и скажем прямо неизбежная для амбициозных и маргинальных лидеров российской политической сцены.
А в-третьих, есть что-то общее у декларируемой теперь инновационной целесообразности с медленно изживаемой революционной целесообразностью 20-30 г.г. Тогда до основания была разрушена правовая основа прежней российской государственности, теперь по умолчанию полагают, что публичное право, сдерживая безудержный частный интерес, препятствует свободному предпринимательству. Если эта аналогия и хромает, то не на обе ноги.

Так не пора ли признать, что публичная инициация модернизационно-инновативного проекта суть ни что иное как проектная институционализация? И что дело это сделано, а следующее дело – за умной работой предпроектных научных исследований, разработкой критериев эффективности и качества проектных решений, без которых и речи быть не может о социальной, гражданской или политической ответственности? Пора, да в рамках каких из многочисленных рациональностей?
Со своей стороны позволю себе заметить, что из сказанного следует необходимость включения в исследовательскую и проектную повестку дня темы и проблемы социального-гуманитарного развития.
Экономической по происхождению метафорой социального капитала тут не отделаешься. Как не уйти и от сложившихся в практике корпоративного управления подмен ценностей на стоимости, от именования материальными ресурсами финансов, а людей ресурсами нематериальными и т.д.

Генисаретский Олег Игоревич, руководитель Центра синергийной антропологии ГУ «Высшая школа экономики», зам. директора Института философии РАН по развитию.