главная о лаборатории новости&обновления публикации архив/темы архив/годы поиск альбом |
БИБЛИОТЕКА
тексты Московского методологического кружка и других интеллектуальных школ, включенные в работы PRISS-laboratory |
виталий
сааков / priss-laboratory: тексты-темы / тексты-годы / публикации |
вернуться в разделш | библиотека | |
|
||
вернуться в разделш | г.п.щедровицкий | |
содержание разделаш | Коммуникация и процессы понимания: методологические проблемы организации, развития и познания | |
Коммуникация и процессы понимания: методологические проблемы организации, развития и познания |
Доклад на совещании «Коммуникация в процессах решения задач» в НИИОПП АПН СССР. 1982 // Г.П.Щедровицкий. Мышление. Понимание. Рефлексия. М., 2005 |
Мы начинаем наше рабочее совещание по теме «Коммуникация и взаимопонимание в коллективной мыследеятельности: логические, лингвистические, психологические аспекты». |
Вот так будет организована наша работа: с одной стороны, банально и просто, а с другой – сложно. Здесь я перехожу непосредственно к теме своего доклада: «Коммуникация и процессы понимания: методологические проблемы организации и познания». Задача очень сложная, потому что последние 30 лет попытки сделать коммуникацию и понимание предметом строгого и методологически оснащенного системного анализа, попытки, предпринятые с самых разных сторон, каждый раз заканчивались неудачей, и, несмотря на то, что издается довольно много литературы специально по вопросу коммуникации, до сих пор мы не имели ни одного примера предметизированного и онтологически организованного анализа коммуникации и процессов понимания. Если кто-то из присутствующих воспримет мое утверждение как преувеличение, я с удовольствием выслушаю любые контрпримеры, возражения. Думаю, мы не будем жалеть на это время. Итак, для начала я утверждаю, что все попытки представить коммуникацию и процессы понимания в строгих, конструктивно развертываемых онтологических схемах, раз, и в виде предмета научного, технического и просто распредмеченного исследования, два, окончились по рлной неудачей. На прошлом совещании по этой теме я вкратце рассматривал классический, с моей точки зрения, пример такого положения дел. Это сборник, переведенный на русский язык под редакцией Мирского и Соломина -«Коммуникация в науке». Если мы начинаем внимательно анализировать собранные там примеры анализа коммуникативных процессов, то мы убеждаемся прежде всего в одном: несмотря на непрерывную апелляцию к коммуникации, ни в одной из этих работ коммуникация как таковая не становится предметом изучения. Ну, скажем, работы Гриффитса, Маминса и др. являются в этом плане классическими и выражающими общий подход и общую точку зрения. Там коммуникация каждый раз является показателем границ, с одной стороны, тех научных сообществ или социокультурных коллективов, которые они называют малыми или сплоченными, а с другой – более широких образований, которые, по терминологии Прайса, получили название «невидимого колледжа». Так вот, каждый раз, несмотря на наличие этого, сейчас уже достаточно высокого интереса к проблемам коммуникации, до сих пор не удается выделить саму коммуникацию и связанные с ней процессы понимания в виде предмета изучения. |
Причем, я сейчас не делаю разницы между строго научными, объективированными исследованиями и, скажем, тем что в последние 20-30 лет получило название «понимающего исследования» и широко распространилось как в области психологии, социальной психологии, так и в области социологии. Для меня диалектический анализ точно так же представляет собой методическую процедуру исследования понимания, и по отношению к нему я точно также ставлю вопрос о том, каков же там очерченный и определенным образом выделенный предмет, и по-прежнему утверждаю, что такого там нет. Если, скажем, какой-то крайний представитель герменевтической точки зрения будет мне говорить, что там этого и не должно быть, я приму это как позиционное кредо, подтверждающее вроде бы мою позицию - только с тем отличием, что здесь утверждается не просто отсутствие таких предметных представлений, но, кроме того, и принципиальная невозможность их построить. Продолжая очерчивать ситуацию, сложившуюся в этой области на сегодня, я хочу теперь подчеркнуть отличие нашей позиции, нашего подхода к проблемам коммуникации, процессам понимания, взаимопонимания от других направлений, в частности социологических или близких к ним – социально-психологических. Нами, в нашем интересе к этой теме, двигали не только, даже и не столько, теоретические и методологические моменты, сколько необходимость практической организации коммуникации и взаимопонимания.В этом я вижу особенности нашего подхода и нашей позиции сравнительно с другими, достаточно хорошо сейчас известными. Может быть, наиболее резко и жестко эта проблема практической организации коммуникации и взаимопонимания возникает у нас в практике организационно-деятельностных игр (ОДИ). Поэтому я мог бы сейчас сказать, что наш интерес к коммуникации и процессам понимания детерминирован, в частности, необходимостью развертывания практики ОДИ. Организационно-деятельностная игра – это метод организации коллективного мышления и деятельности, направленных на решение сложных проблем и задач. Я говорю «организация коллективного мышления и деятельности», но точно так же я мог бы сказать «организация коммуникаций в коллективе», поскольку решение проблем и задач, осуществляемое в организационно-деятельностных играх, происходит прежде всего в форме коммуникации и предполагает очень четкие процедуры понимания позиций, точек зрения, средств других участников коллективной работы, даже в тех случаях, и особенно в тех случаях, когда эти другие участники являются носителями других парадигм. |
Таким образом, в практике своей работы, в частности в ОДИ, мы сталкиваемся с тем (на мой взгляд, теперь уже всеобщим) обстоятельством, что мы сегодня, как правило, либо просто не понимаем друг друга, либо понимаем очень плохо. В подавляющем большинстве случаев так называемая научная коммуникация, или коммуникация на совещаниях и конференциях, представляет собой такой характерный бедлам, в котором, когда люди дискутируют, то они спорят, как правило, с ветряными мельницами, а когда они делают вид, что они обсуждают, то каждый из них произносит свой монолог, не считаясь с тем, что говорилось другими. Каждый из нас представляет собой такую окуклившуюся монаду, по сути дела, уже коллапсировавшую, мертвую, и только делающую вид, будто бы она живет. Вот так, в этой достаточно резкой форме, мне представляется сегодня практика так называемых научных дискуссий, обсуждений, которые мы наблюдаем на конференциях. Она демонстрирует нам результаты дальнейшего развития научной точки зрения, развивающейся в течение 300 лет на пути дифференциации предметов, уточнения их, организации строгих, идеальных объектов, и мы, собственно говоря, получили то, что было оплачено исходной идеологией научного подхода. Теперь каждый имеет свой маленький предметик, достаточно часто хорошо построенный, и может уже вообще не интересоваться тем, что происходит в мире. И поэтому то, что в нашем мире происходит, является результатом вот этой хуторской политики и обособления и автономизации каждого исследователя. Наумов СВ. … Я думаю, Сергей Валентинович, политическая борьба происходит не на совещаниях. А на совещании, к сожалению, никто не выдвигает своей позиции «в лоб». Поэтому я бы ответил вам очень резко: все научные конференции в 99 случаях из 100 выдают лишь фиктивно-демонстрационный продукт. Это есть ритуал, который мы воспроизводим, и содержания он, как правило, не имеет, ибо хотя мы сидим вместе, но на самом деле каждый сидит сам по себе. Так вот (я возвращаюсь к основной линии моего рассуждения), поскольку мы набрались окаянства и решились сформировать некоторые коллективные формы мышления и деятельности и сформировать соответствующие, на коллективах развертывающиеся мегамашины мышления и деятельности, то естественно, что мы прежде всего столкнулись с проблемой организации коммуникации и взаимопонимания. |
Не может быть никакой мегамашины, никакой коллективной мыследеятельности, если участники общей работы просто не понимают друг друга. А следовательно, перед организаторами и руководителями ОДИ встала в качестве важнейшей сугубо техническая, с одной стороны, и организационно практическая, с другой стороны, задача – уметь организовывать эту коммуникацию и взаимопонимание. Отсюда, как вы понимаете, уже шли требования к научному, квази- или псевдонаучному исследованию самой коммуникации и взаимопонимания. Все представления, которые мы сегодня можем заимствовать из других работ и направлений исследования для нас являются, во-первых, слишком абстрактными, а во-вторых, слишком крупноблочными. Иначе говоря, все эти представления о коммуникации и процессах взаимопонимания не могут обеспечить наших организационно-практических целей и установок. И обратно: чтобы мы могли решить свои организационно-практические задачи, мы должны выработать куда более детализированные представления о коммуникации и взаимопонимании, раз, и найти средства организационного воздействия на эти процессы коммуникации и взаимопонимания, два. И поэтому с середины 60-х годов, уже в силу практики развития Московского методологического кружка (ММК), его семинарской практики, или практики интеллектуальных игр, мы должны были обратиться к процессам коммуникации, и по мере того, как мы углубляли свои собственные представления и практику своей работы, коммуникация все больше и больше выходила на передний план. Так повелось еще с 50-х годов, и так продолжалось, наверное, до середины 70-х. Постепенно мы начали понимать, что такого рода стратегия является, по-видимому, принципиально ложной и что значительно более эффективной должна быть вроде бы принципиально иная стратегия. Я ее сейчас сформулирую предельно резко и, может быть, даже утрированно: стратегия анализа коммуникаций как того, в чем мышление может существовать реально. Это очень резкий тезис, поскольку если вы возьмете наши самые ранние работы первой половины 50-х годов и второй половины 60-х, то, в общем-то, мы всегда понимали, что при анализе речевых форм, в том числе и мышления, уйти от коммуникации нельзя. Поэтому родился тезис «языкового мышления» и «речевого мышления», делались утверждения, что вообще-то никакого мышления, кроме речевого, не существует. Я специально обращаюсь к этому тезису, потому что дальше буду ревизовать его и вносить в него очень существенные поправки, без которых (как мы сейчас это уже вроде бы понимаем) вообще нельзя исследовать мышление и коммуникацию. |
Но все равно, несмотря на такие тесные сближения, несмотря на утверждение, что мышление есть всегда речевое, языковое, принципиально знаковое мышление, все то, что я сказал о коммуникации, остается в силе, поскольку не надо смешивать друг с другом коммуникацию как таковую и речевую или языковую формы. Это разные вещи. Коммуникация есть вроде бы особого рода предмет, который мы создаем, и утверждение, что мышление всегда осуществляется в речевой, языковой или знаковой форме, отнюдь еще не означало, что анализ коммуникации и анализ мышления тождественны. |
Рисунок 1 |
И когда я обращаюсь к этой онтологической картине (рис. 1), вы можете видеть, что вот этот процесс коммуникации (а две двойные стрелки означают у меня текст, передаваемый в процессе коммуникации) и образует стержень и сердцевину того, что мы называем сегодня мыследеятельностью. И все то, что относится к сфере чистого мышления, и то, что относится к сфере действования (мы дальше будем все это обсуждать), образует, по сути дела, периферию по отношению к процессу коммуникации Поэтому сегодня, на этом этапе развития наших представлений, я бы взял девизом библейский тезис: «В начале было слово». Все остальное прикладывается потом. Я специально оговариваю, что так обстоит дело на этом этапе развития наших представлений. И если раньше мы выбирали тезис «в начале было дело», то сейчас, для данного этапа развития наших представлений, правильным мне представляется тезис «в начале было слово». Но хотя вроде бы наши ориентации за последние шесть или семь лет и сместились, изменилась общая структура ценностей, существо дела в онтологическом изображении коммуникации (а для нас коммуникация всегда в структуре мыследеятельности и мышления) практически не изменилось. И точно так же нас до сих пор преследуют неудачи в построении предмета исследований. У нас его нет. Но тут я опять разделяю эти два пункта – онтологическую картину и предметную структуру. И нынешнюю ситуацию я бы определял так. Я полагаю, что нам в 1980 г. удалось построить очень мощную схему мыследеятельности с коммуникацией внутри, и поэтому я могу сказать так: онтологическую картину мы сейчас имеем. А вот предмета мы еще не имеем. Поэтому главная цель и задача на нынешнем этапе, с моей позиции, заключается в том, чтобы так проработать эту онтологическую картину, чтобы наметить пути, средства и методы ее предметизированного развертывания, определить пути построения предмета. Вот в этом я вижу сейчас нашу основную цель, таким образом я хочу воспринимать это совещание. Если бы мы продвинулись на этом пути, я бы считал, что достигнут очень важный результат. Теперь я должен вернуться назад и постараться ответить на вопрос: а в чем же заключены глубинные причины неудач в построении онтологической картины коммуникации и понимания и, соответственно, причины неудач в построении предмета изучения? По сути дела, я возвращаюсь здесь к тому тезису, который я формулировал на заседании четвертого круглого стола совещания по Выготскому. Я не буду повторять аргументацию, которую я проводил тогда, сформулирую самое главное. |
На мой взгляд, коммуникация, сама по себе и как образующая центр структуры мыследеятельности, является по отношению ко всем развитым до сих пор научным предметам междисциплинарным, комплексным объектом. Набор предметов, так или иначе относящихся к коммуникации, достаточно ясен. Это логика, лингвистика, семиотика, социология знания, то, что принято называть психологией мышления, в какой-то мере педагогика, эстетика – перечень этот можно продолжить, я не стремлюсь здесь к полноте. Каждый из названых здесь предметов имеет свой особый идеальный объект. Скажем, логика – то, что называется правильным, формализованным мышлением; лингвистика – язык и организация его в текстах речи; семиотика – знаки любого рода, как в их синтагматическом, так и в парадигматическом функционировании; педагогика – коммуникация в процессах обучения и воспитания. Каждая из этих дисциплин имеет свою реальную действительность. И вот теперь, когда мы начинаем обсуждать вопрос о том, что же такое коммуникация и как, собственно, нам ее схематически предъявить, то единственное, от чего мы можем идти, это от всей той совокупности предметов, которая уже существует и в которых так или иначе схвачены или представлены различные аспекты, или различные проекции, коммуникации, мышления и мыследеятельности. И поэтому, когда мы становимся на точку зрения того или иного из этих предметов, то коммуникация и мыследеятельность всегда исчезают. Нельзя увидеть коммуникацию и мыследеятельность в целом сквозь призму любого из сложившихся и существующих ныне научных предметов – так можно увидеть только определенный аспект коммуникации и мыследеятельности. Поэтому, говорю я, выход на коммуникацию и мыследеятельность как на целостный объект может происходить только за счет того, что за последние десять лет получило название междисциплинарной и, как сказал бы я, над предметной, или распредмечивающей, работы. Надо взять всю совокупность этих предметов, провести их критику, вычленить то, что фиксируется в действительности каждого из этих предметов, как проекцию и потом, в ходе специальной методологической работы, собрать все это в одно целое. |
Вот в этом пункте самый важный момент: мы сталкиваемся с традиционно-эмпирической, или вульгарно-материалистической, точкой зрения. По сути дела, то, что противостоит здесь подлинной конструктивной работе, это, на наш взгляд, позитивистский предрассудок, будто можно путем наблюдения того, что происходит в окружающем нас мире, сбора каких-то феноменальных аспектов и их определенной систематизации построить представление о коммуникации и понимании и сформировать соответствующий предмет. Это и есть то, что мешает нам продуктивно и конструктивно работать. Но история очень жестока в этом плане, и чудес не происходит. Я бы сказал, что мы в этом плане очень напоминаем людей на островах в Тихом океане, которые создали себе новую религию – религию «добра»: на огороженных колючей проволокой, давно заброшенных аэродромах компании «Транс-Америкэн» построили макеты самолетов по образцу и подобию тех самолетов, которые когда-то доставляли продовольствие и товары, и ждут уже 20 лет, что к ним прилетит аналогичный самолет и привезет им много-много разного добра. В этом смысле мы полностью уподобились этой ситуации. Мы много говорим о коммуникации, о том, что она объективно существует, и ждем, когда же у нас наконец появится соответствующее представление; собираем факты, накапливаем их, стремимся получить побольше таких тонких фактов и думаем, что из этого что-то сложится. Но чуда не происходит. Боюсь, что оно не произойдет никогда, и поэтому для меня остается только один путь – это путь методически строгой, систематической, хотя и очень медленной и трудоемкой, схематизации существующих предметов и построения соответствующих онтологий. И поэтому – хотя мне опять скажут, что это слишком абстрактно, слишком заметодологизировано, может быть, бессодержательно, формально, представляет собой джентльменский набор методологии, а не живой анализ коммуникации и взаимопонимания – я не вижу, тем не менее, другого пути, кроме этого скучного методологизирования, и думаю, что ни о каком другом пути результатов вообще никогда не будет. Можно еще 1000 лет ждать чуда, и оно не произойдет. |
Может быть, потом история будет переписана иначе, и если методологи сделают свою работу, сформируют соответствующие онтологические картины, то они будут взяты и использованы, а потом о предваряющей методологической работе все забудут и будут говорить, что, мол, это очевидно и что мы сами это получили. Но если методологи не проделают своей черной и кропотливой работы формирования онтологической картины, то, на мой взгляд, не будет такого предметного представления, и поэтому я хочу двигаться по этому пути. Еще раз возвращаюсь назад, систематизируя и периодизируя этапы работы и снова формулируя цели и задачи, как они мне видятся. Выдвинутая в ММК в начале 1950-х годов идея, что все научные предметы всегда представляют собой лишь некоторые проекции реальных объектов, или аспекты того, что мы называем объектами, была – как принцип и стратегия – исключительно значимой и, на мой взгляд, очень плодотворной. Именно этот тезис определяет дальнейшую стратегию работы и выход на онтологию. И поэтому вроде бы как раз из этого принципа о проекциях, или аспектах, и вытекают наши представления об основных этапах работы. Прежде всего мы должны собрать определенную совокупность предметных представлений. Неважно, будет их три, четыре или пятнадцать (здесь тоже нужна определенная предваряющая организация). Нам нужна организационно-методологическая схема, т.е. задание пустого места для объекта, представляемого в той или иной онтологической картине, и должна начинаться особая работа, которая в терминологии ММК получила название конфигурирования, особая работа по систематизации содержаний всех этих предметов в сопоставлении друг с другом и с установкой на синтез, но в условиях, когда синтеза не может быть принципиально. Вот это образует то новое, что мы сегодня имеем. Если, скажем, во времена Иммануила Канта, и даже Гегеля, считалось, что установка на синтез знаний является одной из важнейших в образовании научного знания, то предполагалось, что эта установка может быть реализована, синтез может быть осуществлен, то сегодня мы говорим, что вроде бы вся работа по поиску новых объектов является междисциплинарной (и в этом смысле это – общий принцип), сегодня мы считаем, что такая установка должна быть, но только синтеза разнопредметных знаний не может быть в принципе, ибо это противоречит идее предметной организации. Единственное, что здесь может быть (это есть оправдание методологической работы, указание на необходимость самой методологии), это системодеятельностная критика всех предметов, т.е. разворачивание их как систем деятельности. И отсюда – невероятно значимый для нас тезис: предмет есть не проекция объекта, предмет есть определенная система деятельности, или, точнее, определенная система мыследеятельности, или мышления и деятельности, замкнутых друг на друга. |
дальнейший материал готовится к размещению |
Щедровицкий Георгий Петрович (23.02.1929 - 03.02.1994), философ и методолог,
общественный и культурный деятель. Создатель научной школы, лидер основанного
и руководимого им на протяжении 40 лет Московского Методологического Кружка
(ММК) и развернувшегося на его основе методологического движения. Разрабатывал
идею методологии как общей рамки всей мыследеятельности. - - - - - - - - - - - - - - - - смотри сайт Фонд "Институт развития им.Щедровицкого" http://www.fondgp.ru/ - - - - - - - - - - - - - - - - |
|
|