Щедровицкий П.Г. Коллеги, если мне память не изменяет, это 27 лекция. Мы с вами неторопливо завершаем работы в третьем и четвертом семестре, которые, как вы помните, касались прежде всего и в основном схемы воспроизводства деятельности и трансляции культуры. При этом эта неторопливость вызвана несколькими основными причинами. Первая из этих причин заключается в том, что, безусловно, темп вашей самостоятельной работы и чтения работ Георгия Петровича, он объективно отстает от темпа моего изложения.
И если, в части работ, касавшихся первого логико-эпистемологического этапа, тексты достаточно хорошо известны, многократно перепечатаны в различных изданиях, претерпели как этап авторизации со стороны самого Георгия Петровича на стадии публикации, так и этап вторичной рефлексии обобщения и оценки основных итогов этой работы, то уже касательно второго этапа этого сказать нельзя. Он, конечно, более насыщен рефлексивными комментариями, чем то, с чем мы будем сталкиваться на следующих шагах. Но, безусловно, этот этап, который сам Георгий Петрович называл этапом разработки основных схем и понятий теории деятельности никогда не был им самим систематизирован. Такой вот единой одной работы, которая бы пронизывала и охватывала весь этот блок рассуждений, ее не существует.
Даже известная монография или сборник нескольких авторов, который в простонародье носил название «кирпич» и в котором основная статья Георгия Петровича как раз посвящена теории деятельности, она все равно носит характер общих социокультурных рассуждений и основных категориальных приложений к этим рассуждениям. Поэтому я хорошо понимаю, что вам нужно определенное время, в разных смыслах этого слова, для того чтобы подтянуть уровень освоения и начитки вот этих ключевых работ, которые я упоминал в ходе изложения в третьем и четвертом семестре.
Во-вторых, мы с вами помимо движения по этапам, а я напомню вам, что первоначальная версия исходила из того, что мы пройдем пять таких этапов больших. Это (1) этап изложения основ содержательно-генетической логики и схемы знания, (2) этап обсуждения вопросов, связанных со схемой воспроизводства деятельности и трансляции культуры, или деятельностный подход-1, (3) этап обсуждения схемы акта деятельности и схемы организационно-технической системы, или основные представления об управлении, деятельностный подход-2.

(4) Схемы, связанные с представлениями о коммуникации и вплоть до схемы мыследеятельности. И собственно завершить я хотел весь этот круг подробным обсуждением (5) представлений о развитии, схемы шага развития и более поздней версии схемы шага – т.н. сферно-фокусной схемы, которую Георгий Петрович прорабатывал достаточно подробно в конце 1980-х годов, ну а это собственно последний период его активного творчества. Значит вот этот второй блок помимо того, что он включен внутрь вот так мною спланированного общего движения, он еще поддерживается определенными общими рассуждениями и в числе этих общих рассуждений есть несколько сквозных линий.
Первая сквозная линия – это собственно обсуждения, что такое схема и схематизация, и мы в каждом такте с вами как минимум один раз подытоживаем движение по этой линии. Вот в прошлой своей лекции я, собственно, не знаю, насколько удачно после перелета, но я пытался акцентировать ваше внимание на некоторых аспектах развития техник и технологий схематизации, влияющих на изменение самого набора базовых схем и их ключевых характеристик.
Вторая сквозная линия, которую мы с вами обсуждаем – это линия изменения основных категорий как базы мышления и, прежде всего, категориальных понятий и самой категории системы. Категориальных понятий системного подхода и самой базовой категории системы. Значит, мы также с вами несколько раз уже возвращались к этой теме. При этом на прошлой лекции я фактически поставил знак равенства между эволюцией системных категорий и изменением техник схематизации. Я утверждал, что собственно смена понимания категории системы и системности приводит к изменению характера схем. От простейших операциональных схематизмов типа схемы знания до блок-схемных представлений, которые во многом похожи на достаточно распространенные в других дисциплинах кибернетические схемы или блок-схемные изображения. Там они существуют в электротехнике и менеджменте, да и вообще в разных областях, которые имеют дело с вот таким простейшим системным разложением на элементы и выделением каких-то ключевых связей между ними.
И, наконец, переход постепенный, продвижение в сторону новой более сложной трактовки самой системы. Появление т.н. второй категории системы, которая в свою очередь предполагает не только традиционное разделение на элементы, связи, но и попытку выделить процессы, выделить соответствующие представления о процессах.

Как следствие – разложить между собой функциональное и морфологическое представление системы, соответственно функциональные структуры, структуры связей и морфологические структуры, и целый ряд таких рабочих категориальных представлений, которые поддерживают вот эту т.н. вторую категорию системы в трактовке Московского методологического кружка.
Переход к процессуальным представлениям как ведущим для системного представления объекта приводит к тому, что схемы становятся более сложными. Они уже не могут рассматриваться как лежащие в одной плоскости. Они уже фактически представляют собой многоуровневую структуру, где одни так сказать структурные блоки находятся в одних этажах, а другие в других этажах. В свою очередь здесь возникает проблематика, которую Георгий Петрович обсуждает с самого начала, т.е. проблема последовательности рассмотрения сложного объекта. Вопрос последовательности начинает играть ключевую роль.
Отсюда метод восхождения от абстрактного к конкретному как попытка выработать правила формирования подобной последовательности. Т.е., собственно, с чего мы начинаем, какое представление объекта должно класться с самого начала? Что такое клеточка? Что такое единица? Почему мы выделяем то или иное представление в качестве первичного, а другое в качестве второстепенного, которое должно выводиться из первого?
Вот это движение от абстрактного к конкретному и те тезисы, которые, если помните, я подробно обсуждал в первом и втором семестре, когда Георгий Петрович задает сам себе вопрос, чем рассуждение Маркса отличается от рассуждения Адама Смита, если по материалу и аргументам они все похожи друг на друга. И сам на это вопрос риторически отвечает, что оно отличается последовательностью рассуждения. Последовательностью выделения тех сторон сложного объекта, который рассматривается. Последовательностью полагания своего рода вложенных образований, или наложенных друг на друга, нарисованных друг на друге. И именно эта последовательность и становится тем главным, что отличает правильное мышление от неправильного, поскольку задает определенную логику реконструкции тех скрытых связей в объекте, которые не видны нам непосредственно, но являются продуктом соответствующего мыслительного разложения.

Третья сквозная линия, которую я тоже тащу из семестра в семестр, и, собственно, сегодня буду говорить прежде всего о ней – это линия, связанная со специфической трактовкой пространства, пространства мышления, пространства рефлексии и пространственных форм организации мышления и деятельности.
Значит, вы также, наверное, помните, что я совершенно неслучайно в завершении первого этапа, т.е. этапа содержательно-генетической логики, последовательно рассматривал сначала схему научного предмета в ее простых и более сложных зарисовках, а потом перепрыгнул через несколько лет или даже десятилетий. Я перепрыгнул в работу, опубликованную в 1980 году в сборнике «Системные исследования», где Георгий Петрович пытается прописать свое понимание того, что такое методология и методологическое мышление, используя в качестве базовой метафоры метафору пространства методологического мышления или пространства методологической рефлексии. И я связывал с этой схемой некие прорывные моменты, во-первых, в самом мышлении, т.е. некоторые специфические возможности методологического мышления в отличие от других видов и типов мышления. С другой стороны, систематизировал те наработки, которые на разных этапах делались в Московском методологическом кружке в виде, ну трудно сказать элементов, скорее такой приправы или такого наполнения вот этого пространства методологической рефлексии, методологического мышления. Приправы приблизительно как то, что мы бросаем в бульон и плавает в этом бульоне, ну и, собственно, мы ложкой оттуда достаем.
Поэтому сегодня я еще раз, в третий раз коснусь вопросов пространства и пространственной организации мышления и деятельности и на этом, наверное, вот такой буфер искусственно мною построенный для перехода к следующим темам я завершу. Следующую лекцию я построю как обобщение основных выводов второго этапа. Вы помните, у нас была такая лекция по первому этапу в начале второго. И последнюю лекцию в этом семестре я посвящу собственно старту обсуждения вопросов, связанных с актом деятельности и начну это обсуждение с категории смысла.
Вот, собственно, еще раз какие-то штрихи к планкарте моего движения. Следующая лекция будет посвящена итогам второго этапа, т.е. те выводы, которые можно сделать, глядя из сегодняшнего дня на схему воспроизводства деятельности и трансляции культуры.

Это аналог, если мне память не изменяет, 13-ой лекции, где я делал основные выводы из первого этапа и собственно начало, вот старт этого следующего шага, который, судя по всему, немножко выходит за рамки учебного года, но что поделаешь.
Есть ли какие-то вопросы вот в этой части?
Если нет, тогда я начну с цитирования Кассирера, напомнив вам еще раз, что одной из отдельных задач, которую я перед собой ставлю параллельно с построением такого синопсиса работы Московского методологического кружка – это более четкая и определенная фиксация того, что я назвал кругом чтения. Т.е. тех авторов, которые, с моей точки зрения, очень близко подходят в своем индивидуальном или школьном движении к тем идеям, которые развивал ММК и лично Георгий Петрович. И которые, с моей точки зрения, являются гораздо более адекватным материалом компаративно-сопоставительных исследований, чем те, которые мы сами с вами обсуждали, например, на Чтениях несколько лет тому назад.
И вообще это отдельная работа. Мне кажется, правильно очертить круг тех, с кем Георгий Петрович либо реально, вот Кассирер, скорее всего, относится к этим фигурам, либо виртуально, т.е. не зная об их существовании, спорил и полемизировал, или наоборот продолжал какие-то идеи, которые они развивали в свое время и в своем месте, является  отдельной и довольно интересной задачей. Чуть позже, когда будем говорить про развитие, нам придется с вами достаточно много читать Фихте, который тоже является таким достаточно актуальным персонажем из оживленной истории философии, с которым Георгий Петрович как-то внутренне корреспондировал. Ну, вот пока Кассирер.
В своей очень ранней работе, которая вышла на русском языке с неправильным переводом «Познание и действительность», подзаголовок «Понятие о субстанции и понятие о функции» в главе третей, которая называется «Понятие о пространстве и геометрия» стр.94 русского издания 1912 года Кассирер пишет:

«В своем наиболее общем значении число оказалось сложным мыслительным образованием, не имеющим никакого непосредственного чувственного отображения в свойствах физических предметов. Иное дело в геометрии, где пространственные понятия в силу своих непосредственных отношений к конкретной действительности служат образцом мышления, ищущего опоры в воззрении. Понятие и вид синонимичны.

Чувственное многообразие упорядочивается и расчленяется благодаря тому, что в нем выделяются пространственные формы, остающиеся равными и одинаковыми во всех различиях. В этих формах мы имеем прочную и основную схему, благодаря которой мы находим в коловращении чувственных вещей некоторую совокупность неизменных признаков, область вечно сущего. Таким образом, геометрическая форма, вид становится в то же время выражением логического типа.
 Подобно тому, как мы знаем тождественность контуров видимой формы независимо от чувственного материала, в котором ее наблюдаем, или от того масштаба, который мы придаем ей, так следует устанавливать высшие роды, которым сущее обязано своей одинаковой логической чеканкой. В строгом смысле, геометрическое познание имеется лишь там, где отдельные объекты исследуются не как разрозненные предметы, а где дан прием, по которому можно конструировать всю совокупность этих объектов.
Подобно тому, как в учении о числе исходили из начального полагания единицы, из которой потом была развернута совокупность всех остальных членов, так и здесь вначале постулируется несколько различных точек и определенное отношение положения между ними. И в этом открывается принцип, всестороннее применение которого дает нам все возможные пространственные полагания. Пространство здесь рассматривается как возможность совместности. Сведение метрических отношений к проективным в рамках общего понятия о пространстве является осуществлением той мысли Лейбница, в соответствии с которой пространство, прежде чем определять его количественно, должно быть понято в его качественном свойстве порядков совместности.
Согласно Лейбницу математика – это учение не о величине, а о форме. А, следовательно, не о количестве, а о качестве. Основной наукой становится комбинаторика, не учение о числе связей данных элементов, но универсальные изображения возможных видов связей вообще и их взаимной зависимости. Повсюду, где дан определенный вид связей, который мы можем выразить по известным правилам, аксиомам мы имеем в математическом смысле тождественный объект. Взаимоотношения, а не свойства задают его и представляют противостоящий предмет рассмотрению исследователя.

Связи образуют особый чисто формальный комплекс, который можно освободить от материального содержания, служащего ему каждый раз основой и рассматривать его сам по себе в его закономерности. Особенные элементы рассматриваются в геометрии не потому, что они суть сами по себе, но как примеры определенной общезначимой формы, порядка и связи и для геометрии они не имеют другого бытия, кроме того, который дается им участием в этой форме.
У Гильберта все приписываемые нами элементам свойства вытекают только из правил их связи, положенных нами в основу. Точка или прямая означают здесь просто некое образование, которое находится наряду с другими образованиями в отношениях определенных известными группами аксиом. В этом смысле Гильбертова геометрия была с полным правом названа чистым учением об отношениях, где законы связей являются основой, а элементы в их мнимой абсолютности вторичными.
На место точки, т.е. особенного места, мы ставим теперь элемент, под чем следует понимать лишь некоторое особенное рассматриваемое как отличное от другого особенного. Совокупность всех порождаемых по определенному закону элементов мы называем системой. Аналогично возникают и системы высших порядков. Так как рассматриваемые нами области не представляются нам данными уже каким-нибудь иным путем, но определены и известны нам лишь благодаря правилу их построения, то ясно, что этого правила должно быть достаточно, чтобы изобразить исчерпывающим образом и овладеть логически всеми дальнейшими вытекающими признаками.
Грасман хочет поднять науку о пространстве на степень всеобщей науки о форме...

Вспомните длинный мой проход по поводу Владимира Николаевича Ильина.

...Последняя такова, что в ней доказательство не выходят из рамок самого мышления в другую сферу, но состоит исключительно в комбинации различных актов мышления.»

В более поздней работе «Философия символических форм», том третий, в русском издании страница 117, глава 3, а работа эта 1932 года, я имею ввиду третий том, Кассирер развивает свое понимание:

«В потоке явлений удерживаются некие единства, образующие впоследствии прочные центры ориентации. Весь процесс объективного познания, всякое прояснение определения целостной картины созерцаемого существования происходит вместе с распространением этого процесса на все более широкие сферы. Полагание прочных вечных единств, к коим прикрепляются изменчивые явления, происходит таким образом, что эти единства одновременно определяются как пространственные. Постоянство вещи связано с прочностью такого рода пространственных единств.
То, что данная вещь является именно этой вещью и сохраняется как таковая достигается нами за счет указания нами на ее положение в целостности созерцаемого пространства. В каждое мгновение мы приписываем ей определенное место и соединяем совокупность этих мест в созерцаемое единство представляющее движение как непрерывное и закономерное изменение. А так как вещь связывается с соответствующей точкой в пространстве и определяется относительно положения в нем всех других предметов, то мы придаем ей пространственную величину и форму в качестве объективных определений.
Понятие атома принимает участие в построении эмпирического мировосприятия до того, как сказывается на конструировании теоретико-физической картины мира. Восприятие достижимо только посредством полагания вещей и их отличения от их изменчивых состояний и свойств, помещаемых в объективное пространство. Индивидуальность вещи покоится, в конечном счете, на том, что она является пространственным индивидуумом, обладающим собственной сферой, где он существует и утверждает свое бытие против любого иного. Таким образом, от проблемы вещи свойства мы сразу переходим к проблеме пространства.
Однако, является ли пространство, в котором представляются вещи простой данностью созерцания, или же оно есть итог и результат процесса символического формирования? С того момента, как проблему пространства вообще начали систематически ставить и решать, в центре внимания оказалось понятие знака.

Мы обнаруживаем его уже в учениях о пространстве Кеплера и Декарта, заложивших первый фундамент для математически точного подхода к этой проблеме. Еще отчетливей это обнаруживается в новой теории зрения Беркли, во всех современных учениях о происхождении пространственного представления, вплоть до Геймгольца, Геринга, Лотца и Вундта.
Анализ понятия пространства у Декарта теснейшим образом связан с его анализом понятия субстанции. Ведь согласно основным предпосылкам картезианской методологии, вещь, эмпирический предмет можно ясно и отчетливо определить только с помощью пространственных дефиниций. Будучи порождением способности мышления, те определения, которые мы даем пространству созерцания, при ближайшем рассмотрении оказываются чисто логическими характеристиками. Согласование единичных данных друг с другом дает нам в итоге пространство в виде конструктивной схемы, наброска нашей мысли, творения той универсальной математики, что является для Декарта всеобщей основополагающей наукой о порядке и мере.
Все созерцаемое связано с теоретическим мышлением, и только основополагающий акт чистого мышления раскрывает, т.е. делает для нас доступной действительность в форме как самостоятельного мира вещей, так и в форме пространственного созерцания.
Для Беркли пространство возникает в результате духовного синтеза, опирающегося на правила способности воображения. Последние отличаются от правил математики и логики тем, что они обеспечивают не общезначимые и необходимые, но всегда эмпирически случайные связи. Привычка и обычай соединяют отдельные чувственные области, пронизывают их таким образом, что они способны представлять друг друга. Развитие пространственного созерцания по Беркли связано с этим взаимным представлением. Чувственные впечатления постепенно перерастают в свое чисто репрезентативное содержание и приобретают репрезентативную функцию. По мере того, как единичное чувственное впечатление достигает того, что оно обозначает другое, совершенно от него отличное, и как бы представляет его в сознании, замыкается та цель, благодаря которой элементы действительности соединяются в целое, образуя пространственный мир и вещи в пространстве.
Все последующие теории устремлялись либо по пути рефлексии, либо по пути ассоциации.

Геймгольц сохранял двойственность подхода. Во всех случаях пространственная форма пронизана и заполнена символическими элементами. Пространством мы называем не столько предмет, представленный каким-то знаком, сколько особого рода схематизм самого представления...

Страница 122. Дальше очень интересный поворот.

…Каждый пункт в окружении дикаря, скажем каждое место и каждый поворот реки ему в точности известен, но при этом он совершенно не способен набросать карту ее течения, изобразив ее тем самым с помощью пространственной схемы. Переход от действия к схеме, символу, представлению означает подлинный кризис сознания пространства, причем такой, что он не ограничивается кругом только этого сознания, но идет рука об руку с общей духовной трансформацией, с переворотом, с истинной революцией способа мышления. Восприятие пространства слоит, делит вещь на изменчивую и постоянную компоненты. Некие базисные конфигурации принимаются как нормы, с которыми соизмеряются другие.
Со времен Джеймса психологическая теория пространственного созерцания выделяет момент селекции, как сущностного условия построения пространственного представления. Определенные конфигурации считаются представлениями действительной формы предметов, происходит корректировка смещений и искажений в перспективе, образ предмета помещается в контекст целостного пространственного опыта, за счет чего он получает характерный для него смысл.
Концепция различных геометрий и образование понятия пространства, лежащего в их фундаменте, являются лишь продолжением процесса им предшествующего и бывшего им прообразом при формировании эмпирического пространства, пространства нашего чувственного опыта. Такое формирование также осуществляется благодаря тому, что многообразие явлений, отдельных зрительных образов собирается в группы, а сами группы принимаются как представления того же самого предмета.
Важно также учитывать феномен зрительной инверсии. Когда один и тот же зрительный предмет видится, то как один, то как другой объект. Смена взгляда изменяет увиденное, любое смещение точки зрения трансформирует зримое даже в его феноменальной фактичности.

Чем дальше продвигается формирование артикуляции сознания, тем больше значимым становится его единичное содержание. Т.е. чем большую способность указывать на другие содержания каждый из них получает, тем большей становится свобода, в которой мы можем сменой взгляда преобразовывать один гештальт в другой.
Такой акт концентрации, акт формирования и созидания центров, восходит к фундаментальной продуктивной способности духа. Кант относит установления сродства явлений к трансцендентальной функции способности воображения, к апперцепции».

Дальше через 50 или 60 страниц есть очень интересный фрагмент, где он разбирает отклонения и всякого рода психопатологические моменты как иллюстрацию определенных положений:

«Как показывают клинические наблюдения заболевания, объединяемые названием зрительная агнозия, почти всегда связана с тяжелыми патологическими изменениями чувства пространства и пространственного восприятия. Больной с закрытыми глазами не мог сориентироваться, где у него голова, а где остальные части тела. Напротив, ему сравнительно легко давались определенные комплексы движений в повседневной жизни...

Да, текст, если бы вы читали Кассирера, это бы заняло у вас больше времени.

...Например, зажигание спички. Все это свидетельствовало об одном, что у больного оставалась способность находить себя в пространстве прежде всего с помощью кинестетических движений, но его представление о пространстве в целом претерпело серьезное нарушение. Патология восприятия подтверждает необходимость различения пространства действия и пространства представления. Первое означает пространство двигательных актов, второе пространство идеальных линий.
В этих двух случаях имеются специфические различия ориентировки, она происходит либо с помощью заученных двигательных механизмов, либо на основе свободного обзора, устанавливающего совокупность возможных направлений пространства и отношений между ними.

Ниже и выше, правое и левое, все это представляет собой форму пространственного отношения, соединяющегося с другими отношениями в рамках единого систематического плана.
В рамках этой целостной системы можно свободно избрать точку отсчета или нулевой пункт, который произвольно перемещается с одного места на другое. Отдельные направления ее оси имеют не абсолютную, а относительную ценность. Они пролагаются не раз и навсегда, но могут варьировать в зависимости от избранной перспективы. Такое пространство является вместилищем возможностей, как называл его Лейбниц.
Ориентировка в этом пространстве предполагает, что сознание способно свободно представлять себе эти возможности и заранее просчитывать их в созерцательной или мыслительной антиципации. Оптические данные, безусловно, дают наиболее важный материал для построения пространства. Однако, характерная форма символического пространства не выводима из зрительных впечатлений, составляющих лишь один из моментов этой формы.
Некоторые больные афазики, способные хорошо ориентироваться с помощью одного зрения, могут различать положение окружающих объектов, но терпят полную неудачу, когда от них требуется действие, представляющее как бы перевод зримого пространства в схематическое. Увиденное или узнанное с помощью зрения, они не в состоянии удержать в рисунке или с его помощью представить увиденное. При попытке создания такого изображения они не придерживаются одних лишь пространственных отношений, но привносят детали иного рода и односторонне их выпячивают, что препятствует изображению пространства как чистого порядка.
Неспособность к схематизму, к маркировке является тем фундаментальным нарушением, которое наблюдается при афазии. Самым трудным оказывается начало действия, спонтанный выбор координат и их центра. Именно этот выбор включает в себя конструктивный акт. Один больной выразительно заметил, что он не может справиться с заданием, поскольку ему не удается правильно отыскать исходный пункт. Если бы ему это удалось, то дальше все пошло бы намного лучше.
Аналогично, теоретическая наука должна была отвоевать понятие системы координат и центра этой системы за счет непрерывной работы мысли. Патология здесь проводит различие, долгое время игнорировавшееся и отвергавшееся эмпирической психологией.

Патология вынуждена различать, если выразиться в терминах Канта, между образом как продуктом эмпирической силы, продуктивной способности воображения и схемой чувственных понятий как монограммы чистой способности воображения априори».

Прежде чем перейду к чтению Георгия Петровича, есть ли здесь какие-то вопросы?

Вопрос. Какие не смогли больные афазики выполнить действия? Не до конца понял.
Щедровицкий П.Г. Схематизацию.
Вопрос. Нарисовать схему процесса?
Щедровицкий П.Г. Никакую схему. Провести простейшую схематизацию, в кавычках, простейшую.
Ковалевич Д. А в чем тезис этого куска?
Щедровицкий П.Г. Тезисов этого куска два. Первый, что то, что мы называем пространственной организацией мышления и деятельности и то, что мы называем схематизацией – это два теснейшим образом связанных друг с другом, как онтологических так и психологических феномена. Второй момент, что собственно развитие представления о пространственной форме в философии есть иносказание развития техник и технологий мышления. И третий тезис, что Кассирер обсуждает тоже самое, что Георгий Петрович.
Алейник В. А в чем функция компаративистских исследований?
Щедровицкий П.Г. В том чтоб вы могли себя… нет не так. В том чтобы вы, если вы себя отождествляете с методологическими техниками мышления, видели не только изнутри, но и вовне. Т.е. чтоб у вас не было как у афазиков затруднений в определении, где голова, а где рука.
Вопрос. А у животных, которые не умеют схематизировать? У них пространственная модель есть?
Щедровицкий П.Г. За счет кинестетики. Там же говорится, что чем меньше способность к мышлению и схематизации, тем выше двигательная активность. Человек должен закрывать отсутствующую функцию, ну или животное, как бы освоение вот этого пространства вручную. И поэтому, если у вас, условно говоря, схемы атомной станции нет, то вы ее все время должны ремонтировать. У вас другого способа схватывания этого объекта, кроме кинестетического, просто нет.
Алейник В. Сначала сломать.
Щедровицкий П.Г. А это не обязательно.
Данилова В.Л. Петр, правильно ли я поняла твой второй тезис, что философия пространства есть иносказание о развитии технологий мышления, что ты чистую способность воображения априори относишь к технологиям мышления?

Щедровицкий П.Г. Конечно. Естественно. Поскольку апперцепция – это на самом деле психолого-дидактическое учение о полагании. Но психологическое в смысле Штумпфа, Шупе и кантианской психологии, а не в смысле Вундта, Фехнера и Скинера.
Данилова В.Л. У меня сомнения не в этом месте возникают, а на том, что полагание ты тем самым целиком относишь к мышлению.
Щедровицкий П.Г. Безусловно. Ну, или к связанным формам, т.е. там связанным с пониманием и т.д.
Данилова В.Л. Понимание, рефлексия, какая-то странная штука, я бы сказала просто как странная.
Щедровицкий П.Г. Ну, подожди, как утверждал Георгий Петрович на поздней стадии: любой сложный процесс должен быть, как минимум, разложен по типам интеллектуальных работ, и включает в себя определенный комплекс обеспечивающих функций. В том числе и таких сложных, как рефлексивное понимание или понимающая рефлексия, мысль-коммуникация и т.д. и т.п.
Алейник В. Когда вы говорите, чтоб увидеть себя снаружи, то, что это означает? Это означает представить то, что делала методология в языке и представлениях, скажем там того автора, которого мы читаем?
Щедровицкий П.Г. В контексте. Почему в языке того автора, которого вы читаете?
Знаете, как Декарт писал – истина очевидна. Поэтому если определенные люди в своем движении, в своем индивидуальном пути, доходили до постановки предельных вопросов, то, скорее всего – это одни и те же вопросы. Поэтому нужно уметь читать между строк и видеть эту, так сказать корреспонденцию.
Тем более, что Георгий Петрович много раз подчеркивал, что с его точки зрения одна из ключевых функций схем – это функция удержания совокупности связанных проблем. В виде неких различений, в виде какой-то категориальной схематизации, в том числе и графических форм выражения этой категориальной схематизации.
Я никогда не забуду, когда я пришел на лекции Хабермаса, которые он читал в институте философии, лекции назывались «О прагматическом, этическом и моральном способе употребления практического разума», а в русском издании потом получилось название «Наука, разум, нравственность». Это наш специфический способ перевода с немецкого.

Он начал свое выступление с того, что, я позволю себе, несмотря на такую репрезентативную аудиторию прочитать вам стандартную лекцию, которую читает каждый уважающий себя немецкий философ, профессор после Канта. Об этом, прагматическом, этическом, моральном способе употребления практического разума. После чего он начал рисовать схему акта деятельности. Последовательно обсуждать субъективное и объективное, средства и т.д. Он ничего не рисовал на доске. Он рисовал ее на верстаке своего мысленного рассуждения.
Поэтому я лишь указываю на то, что своей работе Георгий Петрович в силу разных причин продолжал, переосмыслял, заново открывал определенные проблематики, которые вытекали из довольно длительной философской традиции. И очень часто там, где он не имел возможности артикулировано сформулировать некие свои понимания и интуиции, другие формулировали близкие вещи в более артикулированном виде.

Если бы у Георгия Петровича была бы возможность всю жизнь писать свою философию символических форм, а не читать лекции, не быть бродячим философом, и не сдавать тезисы по две страницы, которые невозможно читать, то, наверное, мы бы получили, так сказать, другой сухой остаток его интеллектуального творчества. Его легче было бы понимать, читать и рассматривать как законченную систему представлений. Но в той мере, в которой такой возможности не было, очень правильно иметь еще каких-то реальных или выдуманных персонажей, которые обсуждали похожие вопросы. Поскольку билингвизм он вообще очень полезен. В силу того, что у тебя есть две языковых формы для одного и того же явления, то, как минимум схема двойного знания уже не является для тебя чем-то несусветным, а закладывается вместе с традицией изучения второго языка.
Георгий Петрович подступает к этой теме достаточно рано. Есть очень странная работа, небольшим своим фрагментом опубликованная. Мне пока не удалось найти полную версию, но я это когда-нибудь сделаю. Поэтому я зачитаю только маленький фрагмент из статьи Георгия Петровича Щедровицкого и Костеловского, которая называется «К анализу средств и процессов познания пространственной формы». Георгий Петрович пишет:

«Овладение простейшими пространственными формами и познание их начинается уже с самых первых шагов формирования ребенка и продолжается, по-видимому, уже до самых последних…

Честно говоря, я не понял, что он имел в виду.

…Указания на необходимость познания пространственной формы мы встречаем во всех педагогических работах. Одни исследователи приводили в обоснование то соображение, что обучение форме необходимо для развития чувств. Для других основным было то, что специальное изучение пространственных форм служит подготовкой для изучения геометрии. Третьи считали, что изучение пространственных форм имеет важнейшее значение в познании мира, что оно дает понимание его сущности.
Многозначность и неопределенность в употреблении понятия пространственной формы характерны не только для педагогики. Мы сталкиваемся с этим и в логике, и в психологии.

Начиная с Аристотеля, постоянно смешивались характеристики пространственной формы, как особого объективного содержания знаний и характеристикой ее, как некоторого познанного содержания.
Смешение характеристик пространственной формы, как определенного содержания познания и субъективных характеристик ее как знания определенного содержания – сохраняется до наших дней».

На этом статья вообще-то закачивается, потому что все остальное в этой статье содержит в себе иллюстрацию этой мысли на примере различных философов от Аристотеля до, соответственно, упомянутого Кассирером Гилберта. Но зато в докладах на Комиссии по психологии мышления и логики в апреле-июне 1979 года, которая называлась «Проблемы построения теории мышления» Георгий Петрович говорит (сказать, что он пишет – рука не поднимается):

«Задать пространство, в котором эта тема может обсуждаться и использовать схему этого пространства для того, чтобы распределить в нем связки и области проблем и соотнести их друг с другом, задача данного цикла докладов.
К изучению мышления можно подходить различным образом. Не обязательно системодеятельностно. Суть натуралистического подхода заключается в том, что объект изучения и практической деятельности не отличаются друг от друга. Представление об объекте или сам объект остается инвариантом, который проходит через все и любые деятельности и, по сути, сорганизовывает все эти деятельности друг с другом.
Концентрация работы в эпистемологическом подходе происходит не на объекте, а на знании об объекте. Эпистемологический подход строит определенные формы, правила и технологии перехода от одного знания к другому. Можно сказать, что с конца восемнадцатого века в философии и методологии пытались нащупать основные принципы эпистемологической организации и задать их как руководящие нормы работы.
Деятельностный подход требует от исследователя, чтобы он себя с самого начала отнес к определенной культурно заданной машине деятельности и ее определенной организации. Деятельностный подход характеризуется связкой между рефлективным представлением того типа деятельности, который осуществляет данный человек и представлением о предмете его деятельности.

Связка этих двух знаний – рефлексивного, определяющего собственную позицию и представления об объекте, характеризует каждое мыслительное образование.
В дальнейшем я буду каждый раз рисовать рефлексивное представление как объемлющее, а предметное, как включенное в него. Представление о предмете, как показали наши исследования последних пятнадцати лет, являются лишь элементом рефлексивного представления, особым образом организованным и часто выбрасываемым из рефлексивного плана и противопоставляемым рефлексии.
Наше сознание так устроено, что в нем есть пространство рефлексии. Можно сказать, пространство самосознания. Рефлексия как бы обтекает объект. Представление объекта как бы плавает в рефлексии. Предмет будет разным в зависимости от нашей деятельности. Процедура перевода объекта одной деятельности в другую каждый раз требует очень сложной техники. Нельзя на основе представлений, полученных в исследовании проектировать. Или на базе психологических знаний о человеке его воспитывать и обучать. Объект работает только в рамках данного типа деятельности.
Для того, чтобы мы могли связать между собой разные типы деятельности, мы должны обратиться к пространству деятельности. Для решения этой задачи возникает методологическая организация, в которой рефлексивное представление о пространстве деятельности и возможностях состыковки разных типов деятельности является ключевым. Если бы мы ее нарисовали (схему пространства), то вопрос решился бы просто. Есть улицы, переулки, мосты, переходы. Можно из физики попасть в современную теорию искусства или в психологию. Вот дорога и по ней идешь и попадаешь, куда надо. Сейчас это не так. Мы находимся в ситуации, когда просто не понимаем друг друга. Каждый делает свое дело и остается глухим по отношению к мыслям, высказанным и утверждаемым другими.
Понятие пространства очень сложно. Это большая объемлющая рамка есть граница моей и вашей, в той мере, в какой вы слушаете меня и движетесь вместе со мной, рефлексии. Это по сути дела универсум, ибо за границами его для меня ничего нет. В этом пространстве у меня находится все.

Главная часть представляет собой набор тех действительностей, которыми я могу сознательно и культурно пользоваться. Здесь будут подпространства или композиции из блоков. Ядерная композиция разделена на две части. В правой развертываются процессы и процедуры данного вида деятельности. В левой развертывается и строится продукт данного вида деятельности. Я могу пользоваться программированием, проектированием, конструированием, организацией, схематизацией, критикой, могу проводить онтологическую работу, и у меня будет появляться онтологическая картина. В этом же пространстве у меня будут плавать различные предметы: проектные, практико-методические, научные, это значит, что я могу по необходимости залезть туда, заимствовать оттуда какие-то фрагменты теорий, представлений, понятия и перетащить их в другое место. И внизу плавают различные онтологические картины, метафизики и практики разного рода.
Ну, вот я, например. Я был физиком, психологом, методологом, логиком, дизайнером, тренером. И каждый раз в рефлексии мне даны соответствующие практики. И есть отсек в этом пространстве, который заполнен нормами. Я должен извлекать из своего дискурса определенные средства, формы, нормы, категориальную организацию и фиксировать их в пространстве моей мыслительной работы.
Мое движение по построению теории мышления будет развертываться на всем этом пространстве по очень сложному рисунку. Здесь есть простая аналогия. Представьте себе строительство здания. Одно дело – это люди, которые бегают по строительной площадке. Но здание-то будет расти по закону строительства, а не по логике этой беготни. Пространство моего мышления гетерогенно. Почти для всех составляющих его есть свои законы правила и нормы. Это и есть пространство свободы, которое дает нам возможность целенаправленно строить творческий процесс…

Ничего не напоминает?

…и, одновременно, жесткие блоки приемов, способов и методов. Мой объект всегда – все пространство. Если каждая деятельность дает свой объект, мы уже не можем состыковать деятельность через объект. Объект не дает оснований для стыковки.

И если в этой ситуации вы все же даете какое-то представление об объекте, это значит, что на самом деле вы центрировались на какой-то деятельности и приняли ее за основание. Но ведь главной деятельности нет.
Принцип предметности означает, что объект неотрывен от деятельности, и дело не только в представлении. Не только представление, но и мир, вторая природа формируется деятельностью. Мы постоянно материализуем наши мысли. И в этом смысле, нашим единственным, абсолютным объектом становится сама деятельность. Релятивизм эпистемологического подхода снимается за счет абсолютного онтологического полагания деятельности – деятельности, как объективного мира в форме пространства.
Эта схема (пространства методологической рефлексии) должна отображать и символизировать гетерогенное целое пространства методологической рефлексии. В нем, как я уже сказал, плавают предметы и верстаки. В каждом верстаке выделено место, где растет и развивается создаваемая нами конструкция. Плюс онтологические картины или схемы и практики. Поверх этого развертывается собственно мыслительное движение. Также сюда необходимо включать стадионы для игр и плацдармы для военных действий.
Эта схема есть особая форма и особое средство организации моего мышления и деятельности. Мышление и деятельность не являются одноцелевыми образованиями, а поэтому только многоцелевые программы и формы организации, превращающиеся, по сути дела, в программы организации функционирования [и] развития, имеют шансы на успех. Именно методологическая организация избавляет нашу работу от той специализированности, которая является вредной в условиях функционирования и развития современных сложных систем».

Ну, дальше, на полях, отвечая на вопросы, Георгий Петрович говорит:

«Знаковые схемы предполагают очень сложную систему интерпретации, многоплоскостную, до 10-12 плоскостей в глубину. Деятельность всегда развертывается в определенных ситуациях. Когда мы можем провести абстракцию моей деятельности, или вообще рассматривать индивидуальную деятельность в ее проекции на сознание, то нам не особенно нужна категория пространства.

Но когда возникают сложнейшие системы кооперации и коммуникации, для того чтобы сложиться в человечество, людям приходится создавать особые формы организации совместной коллективной деятельности и мышления. Одно из подобных средств – понятие пространства.
Сегодня перед нами стоит задача задать понятие пространства для деятельности, а не физического мира. Рефлексия надстраивается над этими ядрами, но может входить внутрь, развертываться поверх.
Представьте себе, что я планирую некоторую лекцию. Я ведь не читаю ее. Я ее имитирую, намечаю. Это как бы автонимное представление будущей деятельности внутри рефлексии. Тем самым я задаю своего рода аналог трехмерного пространства. В рефлексии за счет сознания и работы [его] механизмов мы повторяем, воспроизводим и имитируем деятельность, которую уже совершили или предполагаем совершить в будущем.
Рефлексия может быть ретро- и проспективной. При этом проспективная рефлексия имеет дело с пустыми блоками, с функциональными местами.
Пространственное представление материала есть некий предваряющий шаг в задании общей схемы пространства, а дальше предметной организации. Мы можем в этом пространстве вырезать композицию блоков и создать предметы мыслительной работы. И наоборот, содержания моего сознания могут быть организованны относительно этой схемы.
Представьте себе, что это просто разборный ящик. Есть ячейки, в каждой лежат образцы породы, полученной при бурении. Туда складываются различные, в пределе все содержания, которые могут захватываться моей рефлексией. Но это не деревянный ящик, а знаковый. Знак – это всегда проход во что-то другое, калитка. Знак – это всегда то, через что мы видим что-то другое. Если я имею подобный знаковый ящик, я могу открывать разные калитки и проходить сквозь них во что-то другое. Или закрывать их. Это система запределивания, которая, то открывается, то закрывается».

Дальше, через довольно большой перерыв, опять обсуждая проблемы современного мышления, Георгий Петрович говорит:

«Сегодня главная задача распредметить мышление. Вытащить его из узких предметных форм, задать то пространство мыслительной работы, которое могло бы проходить через границы, в частности, связывать предметный тип мышления с практическим. Обеспечивать решение современных инженерных, социотехнических задач. Необходима единая унифицированная организация пространства мышления.
Все ли вещи нашего мира помещаются в физическом пространстве? Да, все они там пространственно определены и в этом смысл понятия пространства.
Было дофилософское, практико-методическое знание. Потом появилась философская форма организации мышления и знания, в основе которой лежит метафизика или онтология. Появилась возможность для осуществления онтологических режимов работы. Для понятия бытия, сущности и идеального. Внутри философско-методологической формы организации мышления, на основе онтологии появляется наука, как развитие математики древних. Параллельно существовала религиозно-теологическая форма организации мышления. Все они были в большей или меньшей степени центрированы на объектах.
Мы же втягиваем новое содержание за счет того, что путем конструктивных преобразований создаем внутри пространства новые формы и таким образом получаем возможность втянуть нечто внеположенное. Я специально подчеркивал, что объект – это есть граница, которую мы задаем в рефлексии, граница, которая разрывает потоки непрерывности нашего сознания и рефлексии. Это есть предел, в который упирается наша имитирующая работа.
Если же мы трактуем его как знак, тогда это выступает как калитка, которую мы открываем и прорываемся дальше, вплоть до интенционального объекта. Мы можем двигаться так сколь угодно долго в этом пространстве имитирующего мышления. Отсюда, собственно, и появляется схема многоплоскостного знания. Она в 50-е годы фиксировала момент прерываемой и вновь разворачивающейся интенциональности. Объект – всегда идеальный объект. Он полагается каждый раз за счет разворачивания внутренних потенций самого мышления, его форм».

Дальше довольно большой раздел про понятия – читать не буду. И вот, собственно, завершение:

«В пространстве методологической рефлексии любые структуры могут быть переведены в другие. Каждый верстак рефлексивно отражает все остальное. В силу этого можно осуществлять исследования за счет конструирования и проектирования онтологической работы, без единой исследовательской процедуры. И наоборот.
Я утверждаю, что и Архимедово и Демокритово и Ньютоново и Гильбертово пространство, и пространство Минковского – это все пространство рефлексии мышления. В тот момент, когда один из этих типов мышления социально фиксируется как нормальный, пространство этого мышления становится так же пространством жизни. Пространство, созданное мыслью и для организации мысли, затем оборачивается в план особых схем организации социальной кооперированной деятельности и становится, так называемым, объективным пространством».

Прежде чем переходить к завершающему кусочку, который опять будет из Кассирера, я делаю еще одну паузу. Вопросы есть? Нет?
Тогда, если можно, значит это та же работа «Философия символических форм», но том 1, страница 241. Всего две страницы.

«Процесс объективации в языке начинается с указательных местоимений. С обозначения определенного места, неких «здесь» и «там».

Ну, кто за годовалыми детьми наблюдает, они это легко фиксируют и понимают. Все время он пальцем…

Определенные артикли – лишь развитие указательных местоимений. Язык становится на собственную почву сначала в области пространства, чтобы затем распространить свое господство на всю созерцаемую действительность. И платоники, и Кеплер и Галилей исходят из фундаментальных понятий, предпосылок и гипотез, которые сами по себе ничему не соответствуют в чувственной действительности.

Но, тем не менее, притязают на то, что открывают структуру этой действительности, ее всеобщий порядок. Утрата сходства с вещами делает отчетливой закономерность бытия. Особенно важна здесь роль чистого пространства. Именно оно служит образцом и схемой построения всех последующих геометрических и механических моделей, к которым классическая физика сводит множественность эмпирических явлений.
Чистое или пустое пространство у атомистов заложило основание всего последующего объяснения природы и дало ему методологические рамки...

Я напоминаю, это Кассирер.

…Вместе с тем, в физике древних, наряду с логическими определениями и теологическими принципами присутствуют также чувственные явления, взятые из непосредственного наблюдения. Картина мира древних – это смесь эмпирического и логического.
Лишь Декарт последовательно выступает против такого подхода. С его точки зрения чувственное вносит множество помех и поэтому оно должно быть окончательно переплавлено и вытеснено из картины мира в пользу общих логических схем. То, что называли материей, по своему онтологическому характеру редуцируется к пространству, к протяженности. Тем самым, для любого точного познания природы выдвигается новая норма. Принцип субстанции у Декарта соотносим с категорией пространства.
Идеалом становятся те случаи, когда удается свести полноту природного содержания к геометрическому схематизму. Схемы чистого содержания рисуются в нашем воображении. Только Лейбниц приоритет пространственной форме заменяет логической формой. Картезианство Лейбниц критикует за цепляние за тела и образы протяженной массы.
Философия нового времени согласна с тем, что ни одно понятие рассудка не может претендовать на эмпирическую истинность и объективную значимость, пока оно не было схематизировано созерцанием. В то же время, сообщая реальность, схема ее одновременно ограничивает. Она удерживает понятие в границах пространственной представимости или пространственной формы.

Именно этим обусловлена взаимосвязь трансцендентальной логики и трансцендентальной эстетики у Канта, определяющей строение всей «Критики чистого разума». Для Канта целостность чувственных явлений может соединиться в единую структуру только на основе пространственно-временных схем. Постоянность в форме констант пространства и времени относится к необходимым условиям определимости явлений, как предметов возможного опыта.
В современной картине мира высшие универсальные понятия таковы, что они вообще оказываются недоступны для какого бы то ни было прямого созерцания. Они содержат лишь всеобщие принципы.
В 1901-м году Планк указывает на примат принципов над моделями. Реальность, именуемая нами «полем» уже немыслима как комплекс вещей, речь идет…

Друзья мои, я ничего не придумываю.

…речь идет о проблематизации пространственной находимости предметов. Места в эфире теперь определяются координатами – величиной и направленностью магнитного вектора. После того, как физика освободилась от понимания эфира, как некоего эластичного твердого тела, наметились фундаментальные изменения понятия материи. Все субстанциональное в современной физике переводится в функциональное. Инвариантность подобных функциональных отношений образует последний слой объективности. Картина мира становится целиком динамичной, а материя – процессом. То, что мы считали неизменными свойствами, превращается в функцию процессов. Электрон рассматривается как позиция в поле, со всех сторон пронизываемая силовыми линиями.
Подчеркнем, что каждая более высокая форма объективации охватывает предшествующие и включает их в свою перспективу. Новые воззрения зависят от точки зрения, горизонта мышления. Они определены не столько новым эмпирическим материалом, сколько развитием самой формы мышления...

А дальше потрясающая фраза.

…Картина мира старой физики оказывается набросанной с определенной точки зрения. С точки зрения относительно покоящихся наблюдателей. Если вместо такой системы вводятся подвижные системы отношений, то все устойчивые понятия свойств, естественно, испытывают смещения.

Какие вопросы?

Алейник В. То есть, вы говорите, что пространственная организация мышления не есть организация методологического мышления в смысле ММК, а есть вообще любого, ну, не любого, а многих.
Щедровицкий П.Г. Да. Не, любого.
Алейник В. А это относится к схематизации или, пожалуй, нет?
Щедровицкий П.Г. Относится. Поскольку схематизация есть частный процесс в формировании определенных видов и типов пространства. Ну, собственно, любая схема формирует локальное пространство. А если у нас есть объемлющее пространство рефлексии, как вместилище всех этих локальных пространств, да, то это и есть та группировка объектов, о которой говорит и Кассирер, и Георгий Петрович. Почти одними и теми же словами.
Алейник В. А когда схема рассматривается в функции типа – это еще одна из характеристик такого мышления, которое может оперировать вот с этими верификаторами.
Щедровицкий П.Г. Да. По понятию типа. Как условного обобщения. О чем я и говорил. И поэтому такой способ мышления оказывается чрезвычайно важным при построении методологических оснований новых наук. В нашем случае гуманитарных, а для Декарта – обычных. Да, наши все науки они спроектированы, а некоторые даже на всякий случай, для дураков, написаны Декартом. В виде приложений, приложений к методологии. В виде, как сейчас принято говорить, «пилотных» проектов.
Алейник В. Практических наук, которые обеспечивают практику…
Щедровицкий П.Г. Почему? Естественных, естественных наук. Почему практических? Естественных. Он инженериями напрямую не занимался. Хотя, как известно, инженериями занимался Мерсен. И это отдельная, так сказать, вообще и ситуация, почему, грубо говоря, Мерсен одному своему ученику поручил заниматься теорией вопроса, а другому – практикой.
Сорокин. К. Когда Кассирер, вот так, вскользь, проходит по Канту, говорит и про пространство, и про время. А вот в этой самой книжке Кассирера там все время про пространство и про время ни слова, или это место такое.
Щедровицкий П.Г. Наоборот, там есть отдельная глава про время.
Сорокин К. Ну и оно на тех же правах что и пространство?
Щедровицкий П.Г. Почитайте. В мою задачу не входит пересказ вам основных мыслей Кассирера про время.
Еще вопросы, коллеги. Да?