| http:// evgeny saakov .ru |
|
|
||||
|
сайт для со- |
 |
-беседников
|
||
|
ЧЕТЫРЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫХ СЮЖЕТА
в 35-й День рождения Евгения |
||
|
Все они относятся к раннему детству Женьки - от
года-полутора до двух-трех лет. Все они связаны с "познанием"
мира: его настоящих и мнимых угроз, образности и реальности, с четырьмя
измерениями-направлениями - вверх, вниз, вперед, назад. И все связаны
с Нескучным садом Москвы, который стал следующим его МЕСТОМ В МИРЕ после
Трехпрудного переулка на Патриарших (я в том же возрасте произрастал поначалу
в рабочем городке подле крупного дальневосточного завода, где молодые
специалисты-гуманитарии мои мама с папой получили комнату в бараке с удобствами
на улице, потом в селе, куда мама была вынуждена уехать учительствовать,
и где эстетизация мира также, как и в рабочем городке, требовала определенных
усилий, а вот угрозы, впрочем, особо не нуждались в раскладе на мнимые
и настоящие - мнимые лежали на самой поверхности, а настоящие не скрывались
вовсе; в общем, известная безыскусность и простота сельской жизни). ВВЕРХ Женьке год и чуть больше. Ежедневно он в коляске вывозится в аллеи Нескучного сада. В аллеи извилистые и прямые длинные и в несколько десятков шагов поднимающиеся и опускающиеся тенистые под смыкающимися кронами и солнечные на взгорках и при слиянии с другими обступаемые деревьями и пролегающими через поляны… (можно прибавить сюда еще кучу позитивных прилагательных и все будут кстати ). Женька мал, на улице не поздняя, но все же осень, и потому он плотно одет и лежит под пледом. Что ему остается? Смотреть вверх. И я решил представить его взгляду нечто. Здесь требуется поясняющее отступление. Из окна нашего общежития (с собственным именем Дом студентов-архитекторов и официальной аббревиатурой ДСА) можно было периодически видеть масштабный перелет московских галок из одного зеленого массива в другой. То ли из Донского монастыря, то ли из Даниловского в Нескучный сад. Это зрелище могло длиться на протяжении часа и более! Двух-трех километровая размеренно движущаяся вереница птиц! Какая там вереница? - растянутая на полнеба вытянутая туча. Туча одновременным числом галок не в одну тысячу! Представьте теперь, сколько их собиралось в Нескучном! Очередной перелет состоялся как раз перед нашей прогулкой. Итак, я, не спеша, качу Женьку по аллее. Разумеется, как меня всегда упрекает мама Лена, кручу головой, считая ворон. Но в тот раз она поторопилась бы со своим замечанием - их действительно стоило считать, и я их считал. Галок было - что листьев на липах. И в том месте аллеи, где мне показалось, что их больше листвы, я решил Женьку удивить (не то чтобы сытого видом осенней разноцветицы, но преобладания черной листвы над зелено-желто-красной и я до того не видел). Развернул коляску так, чтобы и он смог видеть эту любопытную расцветку. Глаза малыша блуждали по кронам лип, явно замечая цветовой "перекос". - Женька, смотри-смотри, это непростые листья, это говорящие листья. - И не только говорящие. - Смотри-смотри, что сейчас будет! И я хлопнул ладонями. Листья-галки до того лишь размеренно и неразборчиво галдевшие, вдруг синхронно встрепенулись, хором издав немало громкое возмущение. Женьку заинтересовал гальчино-лиственный ответ, глаза его удивленно расширились. - Смотри-смотри, Женька! Я еще раз хлопнул. И вопреки законам природы листья не опали, а разом взметнулись. Женьку охватил восторг. И я понял, что с чувством прекрасного у него будет все в порядке. Если уточнить в словах эстетики, то будет тяга к жесткой графичности, контрастирующей с фоном цветных пятен, и к динамике сюжета, противящейся силе тяжести любой природы. Годом позже. И опять нечто в верху. Но теперь совершенно противоположное предыдущему, тому, что было темным на фоне светлого и цветного. Теперь это нечто светлое и цветное на фоне бесцветном темном, даже черном. Это нечто - салют на Ленинских горах. Зрелище, что там говорить, потрясающее (к тому же, что немаловажно в московские праздничные дни, в пешеходной доступности). До Женьки мы в студенчестве не упускали возможности оказаться буквально в эпицентре салюта. И вот с мамой Леной решились продолжить салютную традицию и приобщить к ней сына. Женька на руках: и мал еще, и коляске не въехать в людскую гущу. Мы на месте. Тянутся минуты ожидания, все и вся как бы на взводе, нетерпеливо поглядывают на часы и, казалось бы, зрители во всей готовности к предстоящему. Но не тут-то было. Залп, при всей готовности к нему, всегда оказывался неожиданным. Таково было потрясение вспыхнувшим небом и взметнувшимся к нему громом. И Женька, конечно же, был сотрясен невероятным звуком (уже до того слышавшим рев турбин самолета) и ослеплен сверхярким светом (уже знакомый с фотовспышкой немалой мощности). Я не сразу понял его реакцию и состояние - восторг ли, ужас ли? Допускаю, что сначала восторг. А как еще оценить враз закончившееся томительное ожидание неизвестно чего? Допускаю, что и второй и третий залпы им были встречены также с восторгом. Напомню, что мы находились в нескольких десятках метров от батареи гаубиц, напомню, что эти гаубицы творили МОСКОВСКИЙ салют - самый масштабный в стране. А это значит, что ты не просто слышишь салют (он всегда и всюду слышен, какой город ни возьми) и видишь его (ведь чаще всего и в той же Москве видны лишь всполохи на облаках), ты ощущаешь его непосредственно физически, всеми органами, не исключая внутренних. Вот во все это оказался погруженным трехлетний малыш. После четвертого залпа Женька стал кричать, чтобы все это прекратилось: - Хватит! хватит! Но не прекратить. И даже не уклониться, от него уйдя или отвернувшись. Громом и вспышками салюта захвачено пространство не в одну сотню метров, а само пространство плотно составлено десятками тысяч человек... Конечно, я пристрастен, субъективен и потому возможно ошибаюсь, изрядно преувеличивая воспитательное значение этих двух случаев. Но сдается мне, что уже тогда в Женьке заронилась нелюбовь к толпе, к темному фону и нарочитой яркости фигур на нем. Но как бы то ни было с точки зрения воспитания, да простится молодым родителям подобная безрассудность... Простилась. Двумя годами позже, возвращаясь с салюта уже своими ногами, Женька собирал небесные дары - недогоревшие картонные гильзы от зарядов салюта. Попадались весьма внушительные, размером с голову и больше, вернее в половину. Половинки - это максимум, что от них оставалось после выстрела на земле и разрыва в небе. Но картонки в полноте сохраняли запах грома с молнией. И вместе с запахом Женька приносил их домой, в общежитие (они входили в число его необычайных находок вплоть до очередного переезда). ВПЕРЕД Вот и зима, Женька на несколько месяцев старше, а карта наших гуляний расширяется парком Горького. В нем набережная и аллеи залиты льдом, и вечером они, как в 50-е и 60-е, наполняются скользящей на коньках публикой. Эта зимне-праздничная картинка жила во мне со школьных времен - любил поноситься по ледовым аллеям "дальневосточных Лужников" (и впрямь они имели сходство с московскими за исключением масштаба). Потому пройдя через Нескучный до парка Горького, я меняю свои ботинки на коньки (коньки, как и велосипед, - это моя любовь с детства, и замечу, подхваченная Женькой, но у него уже был любовный треугольник: велосипед - коньки - скейтборд). Коляска тоже переобувается, вернее, обувается в полозья, бессмысленные на тротуарах вычищенных улиц и дорожек сада. Коляска разворачивается, и Женька теперь лицом вперед. И сидя. Можно ехать. В дневном парке на аллеях практически никого. Набираем скорость, все большую и большую. Женькиного лица я не вижу, но чувствую, ему нравится. Доверяя чувству, все же окликаю его. В ответ что-то неразборчиво восторженное. Двумя годами позже он уже сам демонстрировал свою любовь к скорости. В коридорах общежития, а потом и на улице он выжимал из своего первого трехколесного велосипедика все, на что был способен сам, и на что был способен его велосипед. В следующую зиму коляску сменили санки вроде финских. А почему вроде? Мы с Женькой вправе так их называть вовсе не по внешнему виду, а по сути. Не очень-то большой выпуск полозьев сзади санок использовался мною в полном соответствии с финской традицией. Я вставал на выпуск, когда санки не нужно было толкать, а когда они катили под гору сами. Скорость их, разумеется, зависела от уклона аллеи, а он не мог быть чрезмерным. Все-таки аллеи для пешеходов, а не саночников. И все же острота ощущений на спусках Нескучного не уступала остроте ощущения полета по аллеям парка Горького. В нем, в парке - простор с прямыми углами и линиями, и потому одно ощущение движения и его скорости. Здесь, в саду - узкие аллеи с нерегулярными и потому непредсказуемыми поворотами, и, конечно, движение и скорость ощущается по иному. Там - больше ощущения скорости, здесь - движения. ВНИЗ И НАЗАД Пределы скорости, преодолеть которые Женька бы не пожелал, так и не были достигнуты. Ни на ледовых аллеях парка Горького, ни на снежных уклонах Нескучного сада. Пока не наступила третья для Женьки зима, а с ней пришел и технический прогресс - наши походы в Нескучный теперь оснащены снегокатом. Небольшим, одноместным, "для детей от 3 до 5". Широкие задние лыжи, на которых мне было гораздо ловчей, чем на полозьях санок. Управляемая передняя лыжа. Удобное сиденье для Женьки, которое можно было ему охватывать ногами, если вдруг не доставало надежности рук, вцепившихся в руль снегоката. И так как снегокат небольшой, то я, стоя на его задних лыжах и нависая над Женькой, легко дотягивался до руля. Этим подробным описанием я подвожу к очередному испытанию Женькиного духа. Теперь в нашем распоряжении не только аллеи и покатые склоны Нескучного, а вся его пересеченная местность. И чем пересеченней она была, тем больше к себе притягивала. Для Женьки в 2-2,5 года предстал вполне настоящий экстрим. Не было ни одного овражка с мало-мальски крутыми склонами, который бы не был нами освоен. Мы летали поперек них с одного склона на другой, уносились вдоль распадков чуть ли не до самой Москвы-реки. Падениям и кувыркам не было числа. А с ними росло Женькино умение управлять собой и снегокатом. Но Женьке все было мало.И меня это озадачивало: он становится настолько смел или же остается вовсе без чувства страха? А значит, подобно младенцу, и безо осторожности? Решить это можно было лишь одним способом. И я им воспользовался. В глубине сада, ближе к Москве-реке был глубокий и узкий распадок, скорее уже не в саду, а на Ленинских горах. Даже без Женьки я не рискнул бы скатиться не то что по его склонам этого распадка-ущелья, настолько они были отвесны, но и вдоль него, настолько он, круто спускаясь к реке, был изломан. И вот, как ни в чем не бывало я подвожу снегокат к краю этого распадка. - Скатимся, Женька? На что последовала весьма продолжительная Женькина пауза. В Женькиной голове шло взвешивание "за" и "против". В его голове наверняка проносились картинки неизбежных кульбитов и сальто-мортале, не идущих ни в какое сравнение с кувырками в оврагах. Многое, видимо, что еще проносилось. И… двухлетний летний разум победил. - Назад, выдохнул- проговорил Женька. (…) Сегодня мне хочется думать, что Женьке всегда были присущи направления мира вперед и вверх. Вряд ли я захочу вспомнить случаи его отступления перед ним. И вовсе не потому, что это было бы мне неприятно, а потому, что это будет сделать очень трудно по причине чрезвычайной редкости. |
||
| В.Сааков, 2015-01-21 | ||
2015
2014
2013
2012
2011
2010
2009
2008
2007
2006
архив текстов |
||
| ^^^вверх |
|
с 21 января
2015
|
||
| последнее
обновление: 29 март 2015 23 январь 2015 |