главная
о
лаборатории
новости&обновления
публикации
архив/темы
архив/годы
поиск
альбом
|
текст
в формате Word  |
| 1. ФАКТЫ | "Здоровый
глаз смотрит на все кругом, а не только ищет одной зелени: одна зелень нужна для больного глаза" Марк Аврелий |
| 1.1. Способ зрения и среда |
| Без преувеличения, различные трактовки
способа зрения – от физиологических до метафизических, скрыто или явно
– лежат в основе большинства интеллектуальных и духовных систем. Систем
тотальных, призванных к объяснению мира и построению дополняющих его универсумов,
и локальных, находящих себе место и в клинике, и в художественной мастерской.
И также не преувеличивая, можно утверждать, что копилка фактов "человеческой
природы" заполнена в большинстве своем примерами, парадоксами, рекордами
и прочими знаниями об органе зрения и его роли. Оставим в покое факты ясновидения, а равно видения спиной или затылком. Интереснее другое. Например. Латиноамериканские индейцы, вынужденные орудовать мачете, чтобы сделать хотя бы шаг в своей сельве. А будучи переселяемы в резервацию, пытаются из окна железнодорожного вагона взять в руки странных букашек – бизонов, пасущихся на горизонте пампы. Архивы Великой инквизиции хранят свидетельства очевидцев ведьм и бесов. Китаец рисует пейзаж выступающими один из-за другого плоскими планами не потому, что не обучен перспективе, а потому, что так видит. |
В расплывчатом на фотографии пятне, тем
не менее, узнается знакомое лицо. Полярникам в перерывах между зимовками
снятся белые сны. Для всех нас не редкость немые сны, но нам не снятся
звучащие тексты. А наяву во всем усматриваются знамения. В древности им
вели счет и обучали их чтению, в современности ими заняты социологи-эмпирики
и культурологи-теоретики. Другого рода факты. Психологи и психиатры, искусствоведы и преподаватели разведшкол, простые педагоги и загадочные мистагоги – все следуют банальности, что лучше один раз увидеть, чем... Этнограф и антрополог в первую очередь реконструирует зрительные образы чужой культуры, а потом все остальное. С изобретением нотного письма происходит буквально взрыв музыкальных произведений, а музыковед до сих пор в затруднении интерпретировать их в их же собственном языке звуков, спасаясь зримыми метафорами. Читатель сам может с успехом приводить и по своему усмотрению группировать факты зрительной природы. И все группы пройдут по списку "среда и зрительное восприятие". Среда может склоняться как природа, культура, история, общество, воспитание. |
Восприятие – как зрение, видение, смотрение,
а также как взгляд, взор, образ. Бесчисленны психологические школы, хранящие
и умножающие знание о "первом органе" сложных организмов. Празднует
свой день семиотика. Машины обучены кибернетиками видеть и принимать решения
на основе увиденного. Распознавание образов оформилось в отдельную дисциплину.
Наглядность стала притчей во языцех. Клипп-арт сегодня самый продуктивный
жанр и самое технически вооруженное производство. Информационные технологии
эксплуатируют визуалистику. Пиршество зрительной рекламы. Не сходят с
арены образы спортивных героев. Персонажи экранов покидают свои пенаты
и кочуют среди нас. Мы заглядываем за экран, не удовлетворив зрительного
голода из его меню. Наверное, достаточно. Видимо, мы - современники и соучастники кульминации "визуального"; по всей видимости свидетели его триумфа; оглядываясь, стоим на пороге антропологической революции, сделав ставку на визуальное восприятие и подчинив ему устройство среды обитания. Самое время обнаружить и указать на издержки – способ зрения превращается в технику сканирования. |
| 1.2. "Нормальное" и "больное" зрение |
| Выделим две радикальные трактовки зрения. Первая (как наиболее распространенная) убеждает нас, что способ зрения детерминирован средой и поэтому является приобретенным видовым признаком. Разъяснение этому необходимо искать в теориях, восходящих к идеям Ч.Дарвина. Основной смысл трактовки сводится к объяснению зависимости способа от особенностей среды обитания: климата, ландшафта, положения солнца относительно горизонта, химического состава природных материалов и т.п. Найденные зависимости с успехом переносятся на среду социальную и культурную. И поскольку последние далеки от идеала и гармонии, постольку возможно говорить о "нездоровом" зрении. Список "болезней" выводится из неблагоприятных влияний профессиональных сред, сред социального взаимодействия, предметного окружения... | Вторая трактовка исходит из убеждения,
что видит не глаз, а мозг. Следовательно, сначала воображаем, представляем,
вспоминаем, а затем проецируем "вовне". Другими словами, зрение
интенционально, и постольку идеи изначального восприятия внешнего в данной
трактовке проблематичны. "Здоровье" и "болезнь" здесь
коренятся в самом человеке, в т.н. внутренней среде. Закавычивать и то,
и другое приходится на том основании, что первое является по словам М.К.Петрова
слепым пятном на глазу медицины. Поэтому и второе не есть отклонение от
нормы. В силу ее отсутствия. Противопоставить обеим трактовкам следует идею тренировки, т.к. ее неосмысленно и невозможно разделить на среду и человека. Неосмысленно теоретически и невозможно практически. Поскольку нет нормы тренировки. Поскольку тренировка совершенствует способ, будучи выдуманной носителем способа. Способ в свою очередь усложняет тренировку, будучи натренирован к этому. А что выступит тренажером – природа, искусственные конструкции – не суть важно. |
Главное – в действенности упражнений и в произвольности назначения нормы, в свободной воле нечто считать болезнью и противиться диагнозу. Идея тренировки зрения, если она принята, подводит к факту его искусственности. Т.е., тренировочного происхождения. Нет здорового и больного зрения, есть приобретенный в тренировке особый способ. Зрение не есть родовое свойство "высокоорганизованной материи", а есть инструмент организации действия: координации и масштабирования пространства, его картирования и рекогносцировки в нем, различения и дешифровки, проектирования и исследования. И только в этом смысле можно всерьез относиться к первой трактовке зрения, предварительно в ней перевернув причину и следствие: топография ландшафта и положение солнца на небесах есть целевая функция зрения. Также разумно перевернуть и вторую: мозг есть продолжение органа зрения. И тому (целевой функции), и другому (продолжению) чтобы быть, необходимо родиться и укрепиться в тренировке. |
| 1.3. Терапия |
| Итак, тренировка зрения – путь к прозрению. Дело за тренажером. Тренажером доступным. Доступным в цене. Цена тренажера не должна определяться ценностью зрения – это условие спекуляций. Оплачивается только примирение с диагнозом. Диагноз – это плен. Не важно, в клинике или учебном заведении. Важно, что в недоступности тренировки. Нужен тренажер, доступный как воздух. Воздухом, которым только и может "дышать" зрение, являются знаки. Здесь уместны и бесконечны в разнообразии соответствующие аналогии: кислородное голодание, кессонова болезнь, озоновые дыры, кислородные подушки, барокамеры и т.д., и т.п. Неуместны аналогии со светом, изливающимся на нас или от нас исходящим. Подобная аналогия раскалывает человечество на светлых и темных, членит историю на просвещение и дикость, утверждает культуру избранных и клеймит варвара. | Йога и прочие медитативные тренировки обязывают "видеть" воздух, чувствовать и управлять его движением и превращениями в нашем теле. Привычность же и обыденность знаков уподобляет их воздуху и приводит к автоматизму "знакового дыхания". А если вне воздушных аналогий – к нерефлектируемости важнейших актов ориентации и самоопределения в мире, который только и творится, и служит нам как знаковый. Одним из знаков мира является город: мировым пределом, источником мира, плацдармом к мировому господству, противоположностью деревне, тем или иным центром, степенью провинциализма... Уподобление города вещи тотчас накладывает ограничения на самоопределение и ориентацию, диктуя правила существования. | Залогом свободы поступка служит удержание города в его же форме – знаковой. Более того, в функциональном и техническом отношении к ней. Как к тренажеру. Остается малое: определиться в так называемом чувственном отношении к знаковым формам города. Или же: оставить безразличие к зримому воздуху, которым дышим; фиксировать свою реакцию и ощущение: опьянение, отвращение, бодрость, удушие, озноб, переполненную грудь и задний выдох... И если перечисленные и неназванные человеческие состояния подконтрольны и произвольны в силу приобретенных в специальной тренировке способностей, то ничто не сможет помешать воспользоваться ими во взаимоотношении с "городом". От управления им до его литературных зарисовок. А как минимум предохранит к нашему же благу от "болезненного" взгляда, усугубляющего и без того непростое городское состояние, удержит от поспешных, и потому ошибочных, диагнозов. |
|
| 2. ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ТРЕНИРОВКЕ | "Не существует
человеческой природы в смысле некоего биологически фиксированного субстрата" Питер Бергер и Томас Лукман "Социальное конструирование реальности" |
| 2.1. Описание тренажера |
| Тренажер подобен
слоеному пирогу. Количество слоев и конкретность каждого задается (1)
предположением о строении "объекта" и (2) принципами семиотики,
точнее, семиотехники, еще точнее – знакотехники. (1) Предположение в следующем: город, большой и малый, настолько сложен, что знак его, не упрощающий город до непростительной ошибки, также невероятно сложен. И эта сложность такова, что сводит моделирующую функцию знака к нулю. (2) Семиотические, или же знакотехнические, принципы преодоления регрессии модельной функции предписывают расслоение сложности знака – его формы и материала. Механизм расслоения действует так: (а) количество слоев должно быть минимальным, чтобы не породить излишней сложности знака, (6) состав и последовательность слоев должны обладать логикой. Например, исторической – каждый из слоев как бы формация в развитии города как такового. Или проекционной – каждый слой и совмещается с другими, и привносит в них новое. Или аспектной – каждый слой есть достаточно самостоятельное знание в системе дисциплин о городе. |
Тем не менее, одного порядка слоености не достаточно. Необходимо, как
минимум, два. Более того, наложенных друг на друга подобно таблице. Две
полученные шкалы и образованные ими пустые ячейки и есть, собственно,
форма знака города. То, чем будут наполняться ячейки - есть символы. Различие
в знаке его формы и символа заключено в разной степени определенности
и в разном назначении моделирующей функции знака. Итак, одна шкала обозначает (задает порядок и фиксирует) слои представления города, другая указывает на т.н. переживания во взаимоотношениях с городом (рисунок-1). Другими словами, одна шкала – абстракции достоверности города, другая – конкретность подлинного индивидуального опыта городской жизни. Первая своей достоверностью обязана культуротехнике (например, В.А.Никитину). Ее членение составлено последовательностью онтологических картин, содержащих символы предельно сложных историко-культурных образований. Соответственно: коммунальный город: город N населен, к примеру, исключительно соседями со всей гаммой необходимых отношений – от добрососедских до весьма натянутых, социальный город: если здесь и есть на что обратить внимание, так это на действительные блага, производимые именно городскими условиями, и блага, возможные к обмену также благодаря городу, |
культурный
город: если город может мечтать, то мечтает о Третьем Риме, о технополисе,
о столице моды, страшась Иерихона и Вавилона, Сухаревского рынка и ярмарок
Шампани, пролетаризации Детройта и Наб.Челнов, идеальный город: не путать с утопиями Кампанеллы, Фурье, Морриса, Фридмана, построенных на символике, принадлежащей первым двум картинам, а вот "град небесный" Августина идеален, идеален также город-университет. Вторая шкала, ответственная за подлинность, обязана ей провоцирующей ролью знака-символа: вызывать симпатию и неприятие, апатию и заинтересованность, антипатию и участие, все вместе питающие определенные взаимоотношения с городом – устройство, занятие, томление... Соответственно: (а) знак города, в котором устраиваются, (б) знак города, которым занимаются, (в) города, в котором томятся, (г) которого избегают... |
|
| 2.2. Требования к упражнениям |
| Горизонтальная
шкала таблицы бесконечна и поэтому здесь упражняется проницательность.
Мы ограничились перспективой четырех онтологических картин, "рисуемых"
мысленным взором. В вертикальном направлении таблица имеет фиксированные
пределы (категориальные оппозиции), внутри которых шкала может члениться
безмерно. И постольку в этом направлении таблица бездонна. Здесь упражняется
чувствительность. Упражнение проницательности
включает/выключает чувственное отношение, чувственное отношение открывает/закрывает
перспективу взора. Таким образом тренируется способность быть горожанином
(сitiгеп'ом). Тренировка может начинаться с упражнения проницательности, тренируя тем самым чувствительность. Не составляет особого труда вообразить (представить) одну картину "города", тем более в духе научного описания, т.е. нейтральную, объективированную, сторонящуюся субъективности. А тем самым, претендующую на выход за рамки чувственного отношения. И поэтому склонной к постановке привычных всем диагнозов и навязчивых квалификаций. Сложнее с перспективой. Как всякая перспектива, она может быть ложной, обратной ("китайской"). Может иметь одну точку схода, может несколько. Еще варианты: иметь один из планов в "натуральную величину" (своеобразная патология), усматриваться с "высоты птичьего полета", имитировать "взгляд мыши" (анатомические дефекты зрения). |
И массу других вариантов,
диагностируемых в терминах оптики и окулистики (параллаксы, близорукость-дальнозоркость,
косоглазие, интерференция-дифракция, анастигмация, красное или ультрафиолетовое
смещение, дальтонизм...).
Важно подчеркнуть, что констатация того или иного образа/представления фиксирует то или иное чувственное отношение. И фиксирует в строгих пределах. За фиксацией с неизбежностью следуют оценка представления: повысить квалификацию взора, произвести дисквалификацию, приобрести дополнительную, сменить и пр. Это важное замечание, поскольку то или иное чувственное отношение будет в практической ситуации городской жизни детерминировать рациональные в своей основе городские акции (принятие решений, проекты, анализы) и городскую коммуникацию (понимание, осведомленность, соглашения, неприемлемость, транссубъектность). А искренность чувства будет испытываться представлением, режиссер которого, как правило, всегда инкогнито. Можно начинать тренировку с упражнения чувствительности. Тренироваться будет проницательность. Но в этом случае есть одна особенность, о которой упоминалось в начале раздела 2.1. Касается она различения в знаке его формы и символа. Первый вариант тренировки нацелен на знаковую форму ("пустую" таблицу) и безразличен к тому материалу, который появляется в табличных клетках. |
Безразличен, пока
материал не получает окончательную форму (выражения) и не начинает взывать
к чувству. Второй вариант как бы противоположен первому. Здесь наполнение
клеточек таблицы изначально имеет определенное значение. Имеет смысл что
и как размещается в клетках.
Эти что и как диктуют взору направление и меру глубины. С аналогичной ситуацией
сталкивается взор, оглядывая позицию фигур на шахматной доске, которые
несут на себе свою собственную логику действия. Логика навязывается окружению,
создавая каждый раз уникальную, но вместе с тем логичную, ситуацию. А
клетки – это просто нейтральные "обстоятельства", изначально
не заключающие в себе никакой логики и не задающие никакой уникальности. Итак, если в первом варианте мы имеем дело прежде всего со знаковой формой (как формальной логикой), то во втором с символом. Можно сказать, что символ –это знак вполне определенного чувственного отношения. Герб и флаг – патриотизма, христианский крест – жертвенности и сострадания, красный крест – милосердия, доллар – благополучия. Символы есть особые знаки. Они не обозначают объект. Они манифестируют явления и события. Это как бы жесты. И также можно сказать, что наполнение клеток-ячеек жестикулирует. Или – глядя на клетки-ячейки, мы наблюдаем разнообразные, полные конкретного смысла жесты. Из ячеек таблицы нам подаются знаки того или иного чувственного отношения: агрессии или дружелюбия, внимания или равнодушия, уверенности или опасности. |
|
|
| 3. РАNОРТIСUМ | "Менять
сознание, перестраивать общество, вообще ничего не менять – все это в целом ряде случаев может оказываться более эффективным средством, чем изменение непосредственного окружения" Кевин Линч "А Тheory оf Good Сity Form" |
| 3.1. Рецепты и рецепторы |
| В знакотехнике, если она обращается к графике, различаются следующие графемы: рисунок, фигура, вид, схема. Про рисунок уже Эдгар Дега сказал, что это не изображение формы, а способ ее видения. Данный принцип распространяется на все графемы знакотехники, подчиняя "предметность" (выражаемую форму) "методичности" (способу видения). А если принцип перевернуть, то графема-знак выступит в описательной функции. Возвращая принцип на место, мы используем графемы-знаки конструктивно. Например, как проект. Предпочтение прямого или перевернутого принципа, может быть перенесено на шкалы таблицы. Тогда одна из них возьмет на себя значение проекта, другая – описания. | Тем
не менее, вне зависимости от предпочтения, взгляд на город обладает некоторыми
оптическими константами. Сколь бы не был масштабен город (в историческом измерении, культурном, географическом), взгляд должен
выдержать две установки – извне и изнутри. Взгляд на наш город извне – это прохождение взгляда через слои горизонтальных ленточек (вооруженное той или иной онтологией города). Проницательность здесь заключается в том, чтобы узреть все возможные испытания при столкновении с каждой из ленточек. Это упражнение рецепторов. В тренеры мы посоветовали бы здесь избрать епископа Беркли ("Опыт новой теории зрения") и шевалье Декарта ("Оптика"). Взгляд изнутри – это прохождение сквозь вертикальные столбцы. Путь взгляда здесь весьма парадоксален. |
Приходится видеть (все-таки извне!) внутреннюю поверхность формы, как бы одетую на ту или иную клетку-ячейку. Нечто подобное мы найдем у Сальвадора Дали в его "Взрывающейся голове Рафаэля". Картина как нельзя полно дает представление о том, что этот способ видения не есть осмотр "внутреннего" пространства и не знакомство с "интерьером". Этот способ видения намного сложнее привычного огляда. В нем соединяются и борются проницательность и восприятие. За что и во имя чего эта борьба? |
|
| Идея формы вводится в философию и вообще в обиход как взгляд извне. Взгляд, обнимающий форму и выделяющий форму. Из фона. А равно из материала, из пространства. Но форма должна быть и воспринята. Хотя бы для того, чтобы организовать взгляд. Чтобы он не был бесформенным (несомненно, что даже формализм предпочтительнее неоформленного восприятия). Тогда форма становится объемлющей. Форма, объемлемая взглядом, и форма, объемлющая взгляд. Одна и та же форма. Два разнонаправленных усилия взгляда. Усилие, разрушительное для формы. Что и зафиксировано на полотне Дали. Его художественная интуиция бьет точно и в цель – в реальность. Реально только то, что сопротивляется фактическому усилию. | Удел реальности
– подвергаться разрушению. Мало не действовать во имя девственности реальности.
Нужно отвернуться от нее, закрыть на нее глаза. Или сомкнуть очи. Такова
зримая экология реальности. И как множество других экологий заслуживает
того, чтобы быть отброшенной. В нашем "городе" сопротивляться восприятию – горизонтальному взгляду – будут онтологические картины, т.е. проницательность (рисунок-2). А проницательности – вертикальному взгляду – будет чинить сопротивление восприятие. Чувствительное и потому падкое до первой встречной организующей формы. Или же останавливающееся в нерешительности их выбора при усилии (сверхусилии) проницательности. |
Следовательно, необходимо обращать особо пристальное внимание на материал. На то, что не имеет по определению своей формы и постольку ускользает от взгляда. Не разрушая материал, его преодолевает проницательность. Вернее, она минует сопротивление материала (хотя материал, прозрачный для взгляда – всегда исключение из материальных множеств). На то она и проницательность. Сопротивление оказывается чувственному отношению. Оно вязнет в материале. Всегда конкретном, вещественном, специфичном. Восприятие материализуется в статичное представление, в привычку, в предпочтение. Форма, противостоящая и ведущая чувственное отношение, строится именно из данного материала. Реальность здесь ни при чем. Она уже разрушена восприятием. |
|
| Любая натурализация восприятия во всяком знаковом материале есть процедура и процесс символизации. Но не любой символ есть след от встречи чувственного отношения с мысленным взором. Нас же здесь привлекают только подобные символы. Они обладают знаковой и постольку рациональной в потенции формой. Формой, рационализирующей чувство. Освобождающей его из плена материала. И именно таким образом значимой для чувства. | И именно так чувство закрепляет в форме свое особое отношение. Форма становится знаково-символической. Осуществив формальную символизацию, чувство освобождается от сопротивления материала. Мысленному взору символ преподносит форму либо ясной, либо темной. Проницательность, узрев посредством символа строение формы, делает ее для себя прозрачной. | А, тем самым, освобождается от постоянной сверки с инерцией чувства, не замыкается на оценочных квалификациях и диагнозах. Не вняв символу, проницательность не внимает форме. Приобретает "материалистический" взгляд, не в силах возвысить его до формы – знаково-символической. Не в силах возвысить, каждого и любого смотрящего лишает знания. Всякого: научного, технического, эзотерического, мистического... |
| 3.2. План-карты |
| 3.3. Планы-картины |
| Простейшие
из картин рисуются в первом столбце – виды коммунального города. Сложнейшие
в правом – образы идеального города. Знаток оснований коммунальности А.Зиновьев
убежден, что они естественны (как сама жизнь). Следовательно, будут естественны
и чувства, провоцируемые символикой коммунального. Но это не значит, что
они не могут иметь и искусственной природы. А также для той и другой своей
природы пассивной и активной формы, позитивного
и негативного настроя. Естественному, пассивному и позитивному чувству
коммунальность предстает как норма. Чувство отрицающее, к тому же активное,
да еще контролируемое, произвольно в оценке и свободно от навязываемых
или наследуемых предпочтений. Эксперт по идеальным состояниям Юрген Хабермас,
конструируя сложнейшие городские коммуникации, не оставляет сомнений в
искусственности чувств. И поскольку условия должны быть идеальны, постольку
ведется скрупулезный учет возможных характеров чувственного отношения.
Поэтому несомненно, что искусственные чувства будут оестествляться. И
естественно, что будут проявляться чувства негативные. Пассивность также
займет здесь свое место. Попробуем набросать соответствующие картины.
Ее фрагменты – клетки таблицы на рисунке-3
– составляются благодаря онтологическим интерпретациям "города"
и содержательным трактовкам абстрактно заданного "чувства" (см.
раздел 2.1). Начнем с левого столбца. |
Сквозь
что здесь проникает взгляд? И на чем основывается его проницательность? В и на весьма доходчивом различении "свой-чужой". Оно безусловно
дотеоретично и явно внекультурно. Следовать ему просто. Ограничение взора
первым столбцом являет жизнь города как бы принявшего это различение своим
фундаментом. Символ его верхней клетки (отношение устройства при коммунальном виде города) олицетворяет тотальную подчиненность всех решений и поступков единственной цели – быть своим в той или иной группе, непрерывно деля городское население на "чужаков" и "свояков". Различение, как уже говорилось, дотеоретично и поэтому очевидно. Продвинем этот же характер чувственного отношения в следующий столбец – социальный город. Это прежде всего город производств. Новый взгляд усматривает здесь, а прежнему чувству выбирать всего из двух "групп" – профессионалов и люмпена. Устроиться и стать уместным в подобном городе, значит функционировать в какой-либо производственной технологии, принадлежать тому или иному профессиональному цеху. Здесь ты либо отмечен профессией, и стало быть трудящийся, служащий, администратор, либо никто, стало быть "бомж". Это на поверхности, а что может усмотреть проницательность? То, что деление исключительно на своих и чужих чревато деструктивными последствиями. Это следствие сегрегации человеческого материала и поляризации его институтов. |
Производственно-технологические
схемы накладывают на центробежные настроения достаточно жесткие оргформы.
Чужой производственный коллектив совсем не то, что чужая группировка.
Границы, проводимые асоциальными институтами, и криминальные межи замещаются
границами института конкуренции. В производственных формах весь спектр
коммунальных отношений свертывается до стандартов, заданных производственными
же функциями. Чем полнее,
например механизация, тем полнее и успешнее замещается различение "свой
– чужой" различением "функциональное место – исполнитель".
Данное место устойчиво против аффекта и поэтому различение заведомо содержит
в себе большую степень стабильности. Следствия различения предсказуемы,
а последствия менее изменчивы. Конечно можно закрыть взгляд первым различением, проявляя везде и всюду в нашем "городе" одно и то же отношение. И тогда производственный коллектив превратится в группировку. Залогом подобного превращения будет служить ослабленное чувства социального. Видящий же всю таблица целиком может с успехом, с одной стороны, фиксировать чувствительную недостаточность, с другой стороны, диагностировать самочувствие города. Тотальность единственного отношения – патология. |
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Его эпизодическое проявление то в одной клетке, то в другой – симптом временных расстройств, которые при экспансии отношения могут смениться прогрессирующим заболеванием. Общий анамнез записывается в городскую медицинскую карту, руководствуясь простым соображением: (а) болезнь связывается с проникновением символов – знаковых вирусов в данном случае – из левых столбцов в правые, (б) прописывается соблюдение режима чувств, уместных для правых столбцов, к проявлению в левых. | Отметим вторую клетку первого столбца... (...) Если этот текст кто-нибудь читает, а если читает и дошел да этого места, то он, должно быть, понял две вещи. Первое – потребуется еще как минимум 20 страниц, чтобы заполнить городскими фрагментами все поле таблицы (другими словами, это описание скорее для книги, а не для статьи). |
Второе – чтобы сохранить идею тренажера, поле таблицы нужно оставить чистым. По-иному, эта работа оставляется Читателю. Нам кажется, этому есть оправдание. Чем мы и завершим этот текст. |
|
|
| 4. ОПРАВДАНИЕ |
| Этот
текст должен казаться странным. Во-первых, он не задает т.н. актуальной
проблематики города, проблематики здоровья и, тем более, здорового города.
Во-вторых, этот текст в прямом и переносном смыслах ограничил себя листом
писчей бумаги, изо всех сил стараясь не выходить за пределы графических
"объектов", существующих только на листе. В-третьих, реальность
графики, создаваемой на листе, претендует на бòльшую фундаментальность,
нежели вещественность и деятельность города. Подобное впечатление справедливо,
если следовать отправному пункту текста - способу
зрения. Тогда вовсе не странным покажется упор на изображение. К тому же на универсальное
изображение. Без сомнения, что изображение, выполненное в виде таблицы города, является не менее реальной
вещью, чем настоящий город. Аналогия основывается на подобии способов
обращения с тем и другим: вещь, если она вещь, до известной степени навязывает
обращение с собой и, сохраняя себя, сопротивляется "неадекватному"
способу. Предел объективности, таким образом, вовсе не в обращении к эмпирике города, а скорее в использовании особых средств объективации. Хотя это не отменяет и эмпирического подхода. Только, следуя ему, придется от пределов города возвращаться в его эмпирические, и поэтому случайные, границы. Это не проблема вкуса, а логическое обстоятельство. |
Действительно,
упираясь взглядом в писчий лист, мы мыслим город (в силу привычки можно сверлить
взглядом потолок, смотреть на небо, заглянуть в себя, но это все уже речевые
обороты, не меняющие сути дела), мыслим его пределы. А вот на городской улице нужно действовать (если не на улице, так в офисе, цехе, за рулем...), понимать
и контролировать границы.
Можно считать, что "лист", "сам город"… – последовательные ситуации. Например, в замысливании и осуществлении замысла. Или в череде рутинных занятий. Можно вести иной счет: и то, и другое есть равноправные, одномоментные акты некоторого целого. А так как равные, то допускают более сложные комбинации, кроме банальной последовательности во времени. Таким целым мы разумеем схему. Чтобы не вызывать заведомых ассоциаций (схема – значит нечто простое, схематичное – значит плоское), сразу отметим: схема есть простое соединение невероятно сложных вещей и событий: языка, представления, действия. Схема есть пункт и момент, от которых они отправляются. Схема предшествует им не только во времени и в любом другом порядке, но и генетически. Т.е., порождает их. Разумеется, если мы не подменяем язык говорением, представление памятью, действие ритуальным поведением. Т.е., не путаем акт и усилие с привычкой и автоматизмом. |
Не придумываем ли мы здесь чего-то лишнего? Попробуем отвести и это подозрение. У древних греков схема, с нашей – современной – точки зрения, означала казалось бы исключающие друг друга работы: исследование и гимнастическое упражнение. Можно только догадываться о характере усилия, подразумеваемого этим странным комплексом. Одна из догадок: юные греки (буквально юные и юные в историческом измерении) еще пользовались нераздельным наследием "дух-тело" и еще не успели составить завещание на раздел этого первого человеческого имущества. Что может указать на неразделенные дух и тело? Например, такие факты. Это было время, когда можно было поступить в школу пророков (это вам не высшая школа и не аспирантура). Мистика служила интеллектуальным времяпрепровождением, конкурируя с религиозными откровениями и прозрениями (не менее успешно, чем наука сегодня). Экстаз представлял собой крайнюю степень сосредоточенности (попробуйте догадайтесь на чем). Оракул требовал в обмен на картину будущего неординарного поступка (не правда ли, достойный эквивалент)… |
| Странное было время. Есть ему техническое объяснение у М.К.Петрова. Относится объяснение к периоду XIV-V в.в. до н.э. Не менее тысячелетия в этот географическом месте Древнего мира на своеобразном тренажере – 50-ти весельном пиратском судне (пентеконтере) – денно и нощно упражнялись специфически гуманитарные способности и зарождались новые (для того времени) человеческие качества. Главная их специфика в одном: они никогда бы не возникли на твердой почве "вечных" царств Средиземноморского побережья. Мы бы рискнули назвать эти способности и качества схематизацией. Именно в тех смыслах, которые словари доносят до нас как взаимоисключающие. |
В современных же терминах человеческие качества скрывающиеся за этой схематизацией,
составляются способностями к управлению и организации, проектированию
и программированию, анализу и сценированию, координации и регулированию,
синхронизации и кооперации... Возникает небезосновательное опасение, что придется перечислить практически все интеллектуальные функции, которыми располагает современное (считая с V в. до н.э.) человечество. В этом же и мысль Петрова – европейское мышление родилось на палубе пентеконтеры. Кого заинтересовал данный культурологический факт, может обратиться к текстам самого автора. Мы же обращаемся к нему для понимания и уточнения культурного назначения фактора схемы: палуба пиратского корабля со своим специфическим образом жизни и неординарными поступками явилась именно подобным фактором. |
А
"пассажиры", в течении десяти веков сходившие с пиратского судна
на берег и оседавшие на нем – это организационная и проектная мысль, логика,
мыслительная коммуникация, оперативные знаковые системы. Странные гости
для того берега. Странные, т.к. на берегу повсеместно царствовал ритуал.
Известно, старающийся обходиться без подобных пришельцев. Наша мысль прозрачна – объективация города требует определенного фактора. Сегодня, в современной культуре, палубу пентеконтеры имитируют только схема и схематизация. Им и был посвящен наш небольшой текст. |
|
|
|
|