|
|
||||
|
сайт для со- |
 |
-беседников
|
||
|
|
||
|
|
Часть
вторая
третья глава |
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
Величье
омывает суета.
Вот вынырнешь хотя бы на мгновенье: Звучат сирены - колдовское пенье. Чей образ вспыхнет, яркий, как мечта? И все прощает чья-то доброта... За что же, за дурное поведенье? Ты дразнишься, прекрасное виденье. Ах, это не последняя черта… И что-то там еще поет в груди, И что-то ждет скитальца впереди. Довольно, остановимся на этом. Душа замрет, но ей смешно самой, Хоть и взлетит незримою сумой И смутою наполненной, как светом. Ну вот, наконец-то и в безмятежном мире богов произошло чрезвычайное происшествие. Собственно, что значит " чрезвычайное"? А это нечто такое, к чему не знаешь, как относиться. Даже если ты и древнегреческий бог. И способность предвидения твоя не сработала почему-то. Что же произошло? А то, что неутомимо проказливый и вечный малыш Эрот принялся расти. Первой это заметила, разумеется, его мать Афродита. Хотя и не сразу. Она заскочила проведать своего непредсказуемого сыночка на чудесную игровую площадку, которая сейчас представляла из себя поляну, поросшую травой и кустарником. |
Эрот
и другие похожие на него малыши-приятели с золотыми крылышками не порхали,
как бабочки, над чудесными цветами, а, собравшись вместе, разглядывали
таблички с подвижными картинками. Такими картинками, какие могут возникать
при надобности на стенах чертогов богов. Только здесь они оживали просто
на прямоугольных табличках. - Малыш, как ты здорово придумал, - искренне восхитилась Афродита. - Вот уж обрадуются все наши бессмертные бездельники и обзаведутся такими штучками, чтобы всюду их носить с собой… Хорошо придумал, - подумав, добавила богиня любви, - и все-таки, проказник, вредно. Она присмотрелась к живым картинкам в руках крылатых малышей и почти на каждой из них обнаружила прячущегося в зелени зайца. Небесного, разумеется, не земного, но и здесь, и на земле олицетворяющего собой неутомимое наслаждение и нескончаемую похоть. - А что это за игра? - спросила богиня любви. - Мы охотимся на него, - деловито ответил Эрот. - Зачем? - Чтобы принести его себе в жертву. - Какая гадость! - огорчилась Афродита, как и Деметра сторонящаяся кровавых жертв. - Не по-настоящему, не как у взрослых, - успокоил ее Эрот. И только тут, мгновенно забыв и про зайца, и про живые картинки, мать вдруг узрела, что ее малыш чуть ли не на голову выше своих крылатых приятелей-малышей. - Что с тобой? - забеспокоилась Афродита. - Я расту, - спокойно пояснил Эрот. |
- Что за
глупости? Ты же можешь сразу же стать большим, ты ведь бог.
- Нет, я хочу расти. - Зачем? - Так надо. - Кому? - Мне и всему. И конечно, в чертогах всецаря бессмертных собрались самые близкие. Это был не совет богов. Для совета бессмертных здесь многих не хватало. Но и не простое семейное сборище. Повод, собравший самых близких бессмертных в чертогах Зевса, ощущался как чрезвычайно важный, тревожный и столь же неопределенный, как и статус этого неожиданного совещания. Вечный ребенок, малыш Эрот решил расти. Не в одночасье превратиться на время во взрослого, почудачить и снова вернуться в пору детства, а именно расти. Как растут простые земные люди. И тут же становилось очевидным то, что при постоянном младенчестве божка любовных наваждений начисто забывалось: Эрот - порождение Хаоса. Он первым вышел из тьмы. Он не участвовал ни в каких распрях ранних и поздних богов и, воплотившись в ребенка Афродиты, укрылся в детстве. Однако именно Эрот, вышедший из тьмы и имени тогда еще не имевший, первым всплеском, первым побуждением любви привел в движение Вселенную. Можно рассказывать, как Чернокрылая ночь понесла от Ветра серебряное яйцо с Эротом внутри яйца и положила его во чрево темноты. |
|
Можно расписывать
случившееся тогда как-нибудь иначе - ничего это не меняет. Эрот первым
проявлением любви привел в движение Вселенную и отступил в детство.
И вот теперь он принялся расти. Решил выйти из младенчества. Что это может означать для сложившегося уже миропорядка богов и людей? Потому никто и не удивился, когда в чертогах Зевса Афродита появилась с Эротом не одна, а вместе с Гестией. С невозмутимой Гестией, которая не только богиня домашнего очага, но и, что важней, олицетворение незыблемого Космоса. Эрот же принес с собой зайца, только что пойманного на охоте. И устроился с ним в стороне от взрослых. Эрот и заяц были заняты друг другом. Заяц то терся об Эрота своей мягкой и светло-золотистой (небесное существо все-таки) шерстью, то отбивался от него лапками. Боги, собравшиеся в чертогах своего всецаря, тоже делали вид, будто не замечают ребенка и зайца, хотя речь старались вести вокруг игрушек и игр. Пока Артемида наконец прямо не спросила Эрота: - Ты мужчина и, как все они, хочешь вырасти и жениться на какой-нибудь девке? - И это тоже. Вы ведь все переженились, - беспечно ответил малыш, не отвлекаясь от своего зайца. - Но ведь ты бог, да еще какой, - опять напомнила ему Афродита, - стань большим и женись. - Нет, я не хочу, как вы. Я хочу сначала вырасти, - не согласился Эрот. |
-
Вот упрямый мальчишка, - не сдавалась Афродита, - ты ведь в любой момент
можешь стать большим. - Наоборот, я в любой момент могу стать маленьким, если вы будете приставать ко мне со своими вопросами. - И ты кого-нибудь уже выбрал из женщин? - спросила Гера. - Выбрал. - Зачем же ей ждать, пока ты будешь расти, - всплеснула руками Артемида. Вопросы Эроту задавали пока только женщины. - Ей тоже надо расти, - с неким особым значением сказал Эрот и даже будто забыл в этот момент о зайце. - И кто это? - опередила всех других женщин Афина. - Не скажу, у нее и так будут крупные неприятности, - ответил Эрот, глянув на свою мать. - Это уж точно, - не сдержалась Афродита. - Значит, она земная, - рассудила Гера. - Пока, - ответил Эрот. - Имя ее хотя бы все-таки назови, - попросила Артемида. - Психея. - Это просто имя? - уточнила Гера. - Фу, - мальчишески вскинулся Эрот, - не просто имя. Это же будет моя жена. И тут наступило молчание. Психея для античных греков - это как для нас, поздних, Душа. "Психика", "психоз", "психология" напридумываем мы впоследствии. |
А тогда
Психея - просто Душа. В данном случае с большой буквы. Потому и призадумались
боги и богини в чертогах Зевса.
- Значит, Психея будет расти и испытывать всякие трудности, - рассудила Гера. - Как и я, - ответил Эрот. - Какие у тебя трудности? - улыбнулась Афродита. - Стану расти, и трудности будут, - весело произнес Эрот, гладя своего зайца. - Ну, чего пристали к ребенку, - вмешался наконец Зевс. - Иди, мой милый, поиграй с зайчиком. И Эрот охотно исчез из чертогов всецаря бессмертных. - Если великий и мудрый что-нибудь учудит, почему бы это не повторить ребенку, - не без язвительности заметила Гера, когда Эрот покинул чертоги владыки бессмертных. И все, конечно, догадались, что сказанное метит в Зевса. - Ты чего опять? - уставился на жену всецарь. - Зевс собирается ждать, пока вырастет Парис, и почему бы Эротику не сделать чего-нибудь похожего, - усмехнулась Гера. - При чем здесь это? При чем? - отмахнулся от жены Зевс, по-настоящему даже не рассердившись на нее. - Ты-то что скажешь, Гестия? - обратился он к хранительнице домашнего очага, олицетворяющей и незыблемый космос. |
|
- Вольно
или невольно Эрот хочет пробудить человеческие души еще в земной жизни,
чтобы они ощутили себя частицами изначальной великой силы, все породившей...
Кстати, - добавила Гестия, - как бы люди ни относились к нам, к своим
богам, в глубине своего сознания они ставят во главе всего эту изначальную
силу, познать которую невозможно.
Гестия произнесла это спокойно, размеренно, словно само собой разумеющееся. Боги же, собравшиеся в чертогах всецаря, как-то сразу присмирели. Только воинственный Арес сердито проворчал: - Эти мотыльки, живущие мгновенье… - И бессмысленно летящие на свет, - презрительно добавила Артемида. - Да, - согласилась Гестия. - Летящее на свет их познание несовершенно. Свет их больше слепит, чем открывает им нечто. Ослепленные, они и о душе своей забывают. Желая знать, они утрачивают способность чувствовать то, что породило всех нас. В чертогах Зевса прошелестел вздох облегчения, и боги несколько оживились. - Они и душу свою, когда она покидает человека, представляют в виде птицы, - улыбнулся Гермес. - Или дыма, - хихикнул Аполлон. - Или просто испарения, - уже громко хохотнул Арес. - Однако.., - произнесла Гестия и остановилась, словно задумалась. |
-
Что "однако"? - не выдержал Аполлон. И вопрос этот мог сорваться с уст любого из бессмертных. - Однако, - повторила Гестия, - мы, боги, расставлены по своим местам по сути именно так, как хотят люди - в соответствии с их людскими побуждениями, представлениями и занятиями. - Ну и что, - возразил Зевс, - надо же как-то выстраивать порядок… - Пожалуй, это верно, - согласилась со всецарем Гестия, - как верно и то, что люди еще очень долго будут обретать себя… Очень долго… Однако… - Опять "однако"… Теперь это вырвалось у самого Зевса. - Однако, - опять повторила Гестия, - кроме людей, существуют и низшие боги, и совсем простые бессмертные. Им не нужно знания, но в них тоже пробуждаются невинные и грубые души. Вот эти-то беспечные дети матери Геи вырвутся на свободу, и пошатнутся жилища олимпийских богов… Ненадолго снова наступило молчание. - Я все сказала, - заключила, наконец, Гестия и следом за Эротом покинула чертоги всецаря бессмертных. - Ну, с этим-то мы справимся, - угрюмо пророкотал Зевс. - Конечно, - поддержал его Аполлон. - Обязательно! - почти прокричал воинственный Арес. Однако полной уверенности в своих силах не чувствовалось в чертогах Зевса. |
И
смутою наполненной, как светом,
Ей не нужны ни сроки, ни пути. Достаточно в самой себе взойти, Чтоб все заполнить в мирозданьи этом. Вот что с великим связано запретом. Вот где соблазн… Дано и не дано. Всесветное… Зачем во мне оно? Затем, что выйду в мир иной, и где там И что смогу, случайный сумасброд, Ушедший на свободу из свобод. И внять такому по земным приметам Поможет в тесноте земного сна Лишь всполох чувств, любовь, она одна?.. Душе безумца не помочь советом. Что такое оракул? Уж, конечно, не подсказчик и не подсказка. Какая-то субстанция, инстанция или личность, погруженная в самое себя, но и не по-человечески проницательная - сама запредельная мудрость. Вдруг оглянется на приставшего к ней с вопросом и что-нибудь кинет ему в ответ. Выслушал и отваливай. Человек желает спросить про свое, про то, как он себя ощущает и что собирается предпринять. А ему буркнут совсем-совсем про другое. |
|
Он говорит: хочу отправиться к
амазонкам и, возвеселившись, найти там себе жену. Ему же - в ответ:
в скорби, мол, город новый заложишь. Разве это подсказка? Где тут логика?
Я тебя о чем спрашивал?
В коне концов оказывается, что новый город ты так или иначе заложишь. И именно в скорби. … Когда корабли греков, гонимые столь расположенными к ним, как им казалось, ветрами, сделали первую остановку у неведомой путешественникам реки, тут-то все и произошло. Вдалеке, тоже на берегу, они разглядели и каменное строение, оказавшееся храмом Гермеса. На местный лад, назывался храм Каменным домом этого бога. И главной жрицей его была женщина по имени Пития. Выяснилось также, что недалеко отсюда расположен новый и в сущности греческий город Кизик, основанный долионами с помощью аргонавтов. Пока Геракл и его многочисленные спутники осваивались, заготавливали пресную воду, закупали в храме продукты, чтобы пополнить свои запасы, тот же молодой афинянин, общавшийся с Антиопой, сообщил, что Солоент утопился в реке, название которой они еще и узнать не успели. Тело Солоента искали, но так и не нашли. Первыми решили остаться здесь браться утонувшего - Евней и Тоант. Неожиданно к ним присоединился Герм. |
Тогда
вместе с ним вызвались основать тут заморское поселение еще несколько
афинян. Их примеру последовали и некоторые греки с других кораблей. На
берег сошли, чтобы здесь остаться, и все амазонки. Кроме, естественно,
Антиопы. Как объяснил Герм, он решил именно здесь, на земле ничем еще
не испорченной, и создать настоящее народовластие. Город по имени жрицы Гермеса назвали Питополем. Речка теперь носила имя - Солоент. Так вот исполнился совершенно невероятный дельфийский оракул. О, глазастая и всесведущая мудрость, как далека ты от сиюминутных устремлений человеческих. В Афины корабль Тезея добирался в одиночестве. Перифой, некоторое время плывший рядом с ним, отвернул к Фессалии, намереваясь обойти остров Эвбею с другой стороны. Большинство же остальных греческих суден во главе с Гераклом решили догулять и еще раньше двинулись в сторону Трои. Слишком уж легко, неуважительно для мужского достоинства легко, достался им священный пояс амазонок. Как тут не догулять, не покрасоваться выпуклостями своих мускулов. |
Нет ничего ни удивительного, ни
неожиданного в том, что возвращение Тезея с Антиопой вновь взбудоражило
Афины и его окрестности. Жители аттических городов вообще подвержены
воспламенениям эмоциональным. Это для них все равно, что время от времени
омываться горячей водой. И не столь важно тут очищение от видимой грязи.
Грязи земной и житейской они быстро снова накопят. И еще намусорят,
умываясь. Важно вообще очиститься, побывать в состоянии эмоционального
подъема, поплескаться, отмахиваясь от непонятного и малопонятного. Отдохнуть,
повоспламеняясь душой.
Во что это выльется - в то и выльется. Все равно не предугадаешь, как все повернется, в каких словах выкрикнется. А слова-то и потащат все за собой. Понятно, что в Афинах копилось и недовольство. Можно ли такому влиятельному человеку, как Тезей, надолго отлучаться из города. Нельзя, разумеется. В этом сходились и противники тезеева народовластия, и его сторонники, хоть и огорчались сходством мнений с противниками. Однако афинский царь вернулся. Теперь на месте сидит. Да еще со столь необычной женой. И направление мужских суждений переменилось. Теперь он остепенится, принялись не без удовольствия рассуждать многие из афинских палконосцев. Выпуская из виду то обстоятельство, что женой Тезея стала воинственная наездница. |
|
Женщины же, не только афинские,
но и аттические, быстренько уловили именно то, что Антиопа - свободная
воительница - независимое существо. А мы чем хуже, взялись заявлять
они? Да еще прямо в глаза своим мужьям. Почему народовластие не для
нас? Пусть так рассуждали не все жительницы Аттики. Пусть даже возникли
подобные суждения сначала на какой-нибудь Допилоновой улице, в доме,
где обитали легкомысленные подружки афинских гуляк. Но такие разнузданные
мысли почему-то проникли и в жилища добропорядочных горожан. Да и на
площадях озвучивались. Девиз даже появился: "Суки не слабее кобелей!".
Первой произнесла эти слова знаменитая и загадочная теперь танцовщица
Пракситея. Просто они сорвались с ее губ. Отнюдь не намеренно. Но их
тут же принялись повторять как девиз повсюду мелодичные женские голоса,
лишая дара речи мужскую часть славного города Афины. Хотя и ненадолго.
Ненадолго не оттого, правда, что считающиеся от природы сообразительными представители сильного пола, придя в себя, быстро определились со сколько-нибудь существенными аргументами против вредных заблуждений представительниц пола прекрасного, но слабого. Общественное мнение увлеклось совсем иным обстоятельством. А именно - основанием за морями афинского города Питополя. Гибелью Солоента, разумеется, поогорчались, однако какое важное событие - аттическое поселение на неведомых землях. |
Вот уж чего не собирался совершать Тезей, отправляясь к амазонкам, несмотря
на заключение дельфийского оракула, которого тогда никто не понял и поэтому
вскорости и был он забыт. И н? тебе - основание именно греками этого заморского
поселения, в конце концов, больше всего взбудоражило, казалось бы, таких
домашних афинян. Словно - вот оно свое, рядом, до него совсем даже просто
дотянуться рукой. Больше того, настойчивые разговоры подобного рода подтолкнули
мысли афинян и дальше, внимание многих повернулось на Элевсин, расположенный,
действительно, под афинским боком и, надо же, в плодородной Фриасийской
равнине. Ныне он притулен к враждебным Мегарам. "Элевсин! - один
из двенадцати городов, основанных нашим великим владыкой Кекропсом",
- буквально гудело повсюду. Следует его немедленно вернуть, волновались
мирные афинские палконосцы. Словно они не палки постоянно таскают с собой,
а мечи, подобно диким и необузданным беотянам или фессалийцам. И это гудение заглушало собою все остальное. Кроме толков о народовластии, разумеется. Преобладавшие тогда представления о народовластии к тому же придавали порыву афинян вернуть себе Элевсин особую законную силу. Ведь они, палконосцы, так были единодушны. Ну, полное согласие. Даже голосовать не надо. |
Следует признать, что Тезей, разделяя
настроения афинских палконосцев, тем не менее, не ожидал столь бьющей
через край горячности, охватившей жителей славного города. Города особенно.
Хотя и остальные аттические филы взволнованно откликнулись на призыв
вернуть Элевсин, заключить в братские объятия соскучившихся-де по ним
родственников и близких.
Потому Тезей собрал в царском мегароне не только своих друзей и соратников - Мусея, Пилия, жреца Диониса Одеона, но пригласил и Менестея. Менестей привел с собой Клеона. Для большей представительности собрания. И конечно, вместе с мужчинами совещалась и Антиопа. Явно не хватало Герма. И всем было понятно, что другим, одним кем-то, его не заменишь. Разговор завязался сразу же. Словно продолжение горячих уличных дебатов. |
|
с 21 сентябрь
2011
|