В краткой формулировке темы конференции одновременно присутствуют два проблемных узла: русская философия и современный мир. Соответственно, тема предстает сверхсложной. Статья и ее тезисы, фиксируя проблемный характер темы, не столько имеет в виду дискурсивный план движения в ней - рассмотрение "помещенного в горизонт", - сколько проблематику (и критику) организационно-мыслительного плана помещения "русской философии в горизонт современного мира"(1).
Второе предварение акцентирует собственно "организационно-мыслительный план". В соответствие с ним и, следуя интеллектуальной традиции (и технике) Московского методологического кружка (ММК), тезисы временно переворачивают исходную формулировку темы (чтобы далее вернуть на свое место).

"Современный мир в горизонте русской философии" - именно в этой формуле я попытаюсь развернуть тематику конференции. Это с моей точки зрения отвечает объективным целям, заявленными организаторами, и выражено моим подзаголовком - "преодоление границ, устанавливаемых мысли языком и знаком".
Данное усилие интеллекта и духа безусловно характеризует представляемую мысль и школу мысли, вторя Гегелю, по полному понятию.
Третье, и последнее, предварение. В соответствие с традицией философских/научных конференций мной были загодя подготовлены тезисы (резюме в транскрипции организаторов конференции). На конференцию я прибыл со статьей, развертывающей положения тезисов и еще только предполагающей течение и развитие интеллектуальных событий в интервале с 14 по 17 июля(2).

В этой формуле-образе пока свернут смысл горизонта современного мира. Также в ней присутствует (пока неявно) механизм освоения и задействования означенного смысла в работе философа и методолога. Представляется, что "синтез" ресурсов философии и методологии только и может быть сегодня условием рассмотрения современного мира в горизонте какой-либо философии и методологии. И обратное: обеспечивать современный мир философским и методологическим горизонтами. Последнее мне представляется как принцип в последней инстанции. Я исхожу из убеждения, что мир более ни в чем не нуждается, все остальное он произведет как бы рутинным способом. Все, кроме своей метафизики. Рутинно - значит немыслительно.

Чтобы введенный образ мира(3) сразу же стал предметом рассмотрения, выражу его в виде рисунка (рис.1).
На нем собраны основные, по замыслу, предметы мысли, и, как предметы мысли, они будут развертываться и конкретизироваться согласно организационно-мыслительному акценту статьи и тезисов.
Следовательно, фигурки-символы человеческих индивидов, изображаемые в наших рисунках, должны взять на себя работу актуальной компенсации интеллектуального дефицита "современности", либо озаботиться историческими изысканиями былых интеллектуальных ресурсов(4).

В первом тезисе и его зарисовке изображены начальные условия интеллектуальных усилий мыслящих индивидов - философствующего Методолога и методологизирующего Философа(5). "Синтетические" имена даны им умышленно. Философия и методология уже не вчера взаимоопределяют друг друга. А если это не "прикладные" и не "школьные" философия и методология, то провести между ними раздел - значит отъять методологическое у философии и философское у методологии.
"Правда, надо все-таки отвечать на вопрос, что такое философия (и методология, - вставка В.С.) в нашем понимании. Определим ее максимально широко как изощрение наличных и создание новых возможностей мышления, тогда никто из тех, кого культура помнит как философов (и методологов, - вставка В.С.), не будет исключен из "ряда"(6).

Двумя парными именами назван искомый синтез интеллектуальных ресурсов, примером которого будет выступать Московский методологический кружок. Соответственно, рисунок-1 в первом приближении изображает в самом общем и принципиальном виде его "устройство".
Последующее изложение будет отправляться именно от изображаемых предметов мысли, а не высказываемых. Словесная форма (каждый раз до определенного момента) будет преимущественно следовать знаковой, а не предшествовать ей и, следовательно, как бы всецело опираться на изображение(7). Если мне это с точки зрения Читателя удастся, то будет свидетельствовать об онтологичности и объективности изображенных "предметов", а также о категориально-понятийной состоятельности вводимых для них разграничений и сопоставлений.

Искомый ресурс требуется для работы с "зазором", а именно, с интеллектуальной неудовлетворенностью и неудовольствием духа различными рассогласованиями метафизики (онтологии) и ее производным - представляемым (артикулируемым и объективируемым) - миром. В частности, с рассогласованием между картиной мира, пред-ставляемым миром, и феноменом мира, вос-принимаемым миром. Рассогласование имеет корни в расходящейся интеллектуальной специализации - философской и методологической.

Для изображения этого положения следует дополнить рисунок-1 и корректно переинтерпретировать его фрагменты. Восприятие как чувственное восприятие и как созерцание мыслимого укоренено в "перспективе". Вне "перспективы" взгляд вообще невозможен, а его возможенность обеспечена и обусловлена той или иной культурной традицией(8).

С некоторой долей условности и философию, и методологию далее можно усматривать в изображенных индивидах(9). В них также можно усматривать интеллектуальное сопротивление "диктату" языка и знака. Сопротивление предпринимается в форме аналитической философии, теории и философии языка, феноменологии и семиотики, тяготеющей к "общей" философии и методологии.
Дополнительное уточнение. Рисунком-1 "мир" (мыслящих индивидов) изображен в виде нерасчлененном и потому как бы целостным.

В рисунке-2 исходного "мира" уже нет. На его месте возникает расчлененное пространство (только в топологии данного изображения).
Расчленения, как следует из изображения, заданы "культурой" и "границей". Теперь можно сказать, что это два "мира" - "мир жизненный", в языковых и знаковых ограничениях "культуры" и "мир мыслимый", охватывающий первый и в пределе совпадающий с "культурой" (здесь в ее роли метафизики)(10).

Следующий тезис обращен к методологизирующему Философу, соответственно исходя от философствующего Методолога. Основой тезису служит ретроспективное изложение В.Я.Дубровским строительства онтологии деятельности в Московском методологическом кружке.
Изложение облечено в форму стадий становления методологической рефлексии:
"(а) конструирование онтологической картины, представляющей мир как таковой,

(б) рефлексивное погружение мышления в мир, интерпретируемое в категориях онтологической картины,
(в) рефлексивное погружение мира в мышление с интерпретацией онтологической картины как понятийной конструкции,
(г) рефлексивное замыкание мышления различными рефлексивными отождествлениями - с деятельностью, с мышлением в деятельности, с деятельностью в мышлении и с саморефлексией мышления"(12).

Первую означу как "живую" мысль, непосредственную в своих языковых и знаковых выражениях, вторую - как мысль, рефлектирующую языковые и знаковые ограничения, налагаемые культурой на первую. Связывает/разъединяет теперь их специфическая граница - ситуация самоопределения, а в другой фигуре речи - ситуация самоограничения или очерчивания своих пределов.
Ситуация самоопределения/самоограничения как содержание (и со-держание) мира, истолковывается здесь как знаково-языковая по "материалу" и, одновременно, в плане знаково-языковых "средств" актуального события (и со-бытия)(14).
При этом, как уже было отмечено, она есть не что иное, как производная от метафизики. Если метафизика возводится на основании детерминизма - "закона" и "законосообразности", то феноменально мир будет полниться и исчерпываться ситуациями определенного толка. Если метафизика и заключаемые ею онтологии основываются на идеях творения - еще до различения "божественного" и "человеческого", то мир состоится ситуациями также определенного толка. Но это уже будут другие ситуации и другой мир.
Каков мир "на самом деле", если это мир мыслящих? Быть ему конвенцией (мыслящих) по поводу своих онтологических полаганий и допущений? Быть ему смесью и взвесью таковых, вершимых историей? Выстраиваться метафизическими иерархиями по праву силы, ума, силы ума? Материал "Истории безумия" Мишеля Фуко - хороший фон для этих вопросов. И не только его "Истории безумия".

Философская культура в состоянии продолжить этот ряд вопросов сколь угодно долго. Методологическая культура в состоянии произвести здесь сколь угодно (интеллектуальных) комбинаций и (разумных) версий. На то и даны им "язык" и "знак". И на то даны им "язык" и "знак", чтобы окончательный ответ - философский или методологический - встретился с новым вопросом.
В ситуации самоопределения, а другими словами, в рамках культуросообразности методологии и философии, рефлектирующая мысль производит (здесь формально) всю мыслимую спецификацию знаково-языковых ограничений непосредственной мысли. Ограничения накладываются на мысль, согласно рисункам 1 и 2, стихийным и целенаправленным "параллелизмом" ее - мысли - формы и содержания(15).
Параллелизм, как широко утвердившийся в интеллектуальных разработках логико-эпистемологический принцип, критически зафиксирован в исследованиях ММК и методически развернут в ряде сообщений для Комиссии по психологии мышления и логике Академии педагогических наук РСФСР и Общества психологов СССР(16).
В данном контексте указанный принцип значим с точки зрения формальных и содержательных отношений языковых и знаковых средств мысли. Предельный вариант параллелизма, а потому принципиальный в плане интеллектуальной философско-методологической дисфункции, состоит в изоморфизме строения языка и мира, знака и мира(17). Я не слишком ошибусь, предполагая, что целый ряд других обстоятельств интеллектуальной дисфункции неявно подпадают под действие данного принципа.

Методологизирующая философия не ограничивает себя объяснением мира и культуры. Тем более, философии и методологии в них, тем более, в феноменально-эмпирическом виде. Методологизирующая философия отказывается от редукции одного феноменально-эмпирического к другому, устремляясь к "глубинному объяснению". Устремление изначально философское, и потому облечено в "вопрос о глубинном".

Устремление по направленности методологическое, и потому ответы таковы: это есть мышление, это есть деятельность, это есть мыследеятельность. Ответы даны в организационной форме, предельно абстрактны, и потому истинны, а более эмпиричные и конкретные - ложны(18).
Этот тезис в отличие от предыдущего обращен к философствующему Методологу, соответственно исходя, от методологизирующего Философа.

Теперь весь введенный ряд изображений (рисунок 1-4) иллюстрирует данный тезис, но с учетом ответа о существовании мира с философией и методологией в нем, ответа, уже данного методологизирующей философией. Направляется этот ряд изображений ответственностью за утверждение об истинности. Это - предприятие мысли ММК. Главное в нем - построение онтологии мышления и деятельности как условия, в котором мир объективно целостен ситуациями самоопределения.
Целостен как культура, в которой язык и знак выражают мысль, а язык и знак промыслены (рисунок-3)(19). Целостен, поскольку так существующая культура в нем имеет перспективу - расширяющиеся установления мысли-языка-знака в их взаимодействии (рисунок-2). Целостен, в конце концов постольку, поскольку это - мир мыслящих (рисунок-1). "Помимо" мышления, коммуникация в нем - это мысль-коммуникация, а действие - мыследействование(20).
Если приведенные выше построения подобной онтологии в исходном смысле слова метафизичны - т.е., оставляют мир как бы за собой, после себя, а в современном философском смысле - выступают на первый план, тогда в методологическом смысле данная метафизика перестает быть "лишь" метафизикой в расхожем смысле, становясь мыследеятельностной онтологией.

Мыследеятельностной в том смысле, что сама предстает для мыслящих практикой, обязывающей к практикованию языка и знака, в своем пределе одновременно являющих содержание и определяющих рамку онтологической картины. И постольку именно таковое практикование языка и знака составляет первую реальность мира. Первую - потому что язык и знак практикуются в мысли, в мысли-коммуникации и в мыследействовании.
Это также значит, что данный "набор" практик, безусловно, относится к граничной ситуации проявлений мысли и духа. В контексте данных тезисов она, граничная ситуация, это - фундаментальная практика Московского методологического кружка, всегда ведущего интеллектуальный поиск на границах. Граничная интеллектуальная ситуация - это интеллектуальные характер и лицо ММК в философствующей методологии и методологизирующей методологии. (...)
При всем пафосе моего изложения, выражаемого как "преодоление границ языка и знака", онтология мышления и деятельности есть не в последнюю очередь онтология граничных установлений мысли(21). Укажу на два принципиальных. На рисунке-4 все, заключенное в рамку онтологии, может трактоваться без ущерба для философско-методологического смысла онтологии как ситуация схематизации.

Философия и методология, принадлежа этому миру, призваны, тем самым, говорить о мире(25). Говорить о мире возможно, если мир представляется в виду горизонта. Созерцание и представление вне вида горизонта обессмысливают сами себя(26). Здесь подразумевается простая вещь. Говорить (только) в мире - это перестать быть философией и методологией.
Это значит - перейти на "естественный" (обыденный) язык, обратиться к "естественному" (натуральному) знаку и, тем самым, стать неразличимой частью и языка и знака, а следовательно - культуры и мира. Подобное самоопределение вполне уместно, но мир тогда лишается возможности различать себя. Он становится онтологической условностью, конвенцией, принимаемой в "диалогах о мире". На рисунке-1 мир обозначен пунктирной линией - мнимостью, вынужденной необходимостью коммуникантов определять себя в открытых горизонтах смысла и содержания своего существования.
Философско-методологическая точка зрения оценивает данную знаково-языковую парадоксальность(27) ситуации схематизации как нормальную и рабочую(28).

Философско-методологическая - здесь значит проблематизирующая. Действительно, проблематизация какого-либо положения мира - это, в конечном счете, всегда полагания и утверждения о мире. Такого рода усилия мысли и духа неустанно испытывают границы мира, которые противостоят им только и только как знаково-языковые. А это значит, как самые прочные.
В рисунке-2 следует видеть два рода границ. Одни предзаданы, предложены мыслящим индивидам, обретающимся в "мире" актуального языка и знака. В их границах даже не вполне удобно говорить о мысли, а если все же судить о ней, то как онтологически излишней. Границы другого рода производны от усилий мыслящих индивидов. Отталкиваясь от графики (топографики) рисунка, можно определить границы второго рода как "расширение" смысла и значения единиц языка и знака. Перспектива расширения, тем не менее, обусловлена и ограничена культурой - общественным признанием "новых" структур смысла и конструкций значения, предлагаемых наличной системе языка и знака(29).
Итак, философско-методологическая проблематизация (с приданными ей онтологической аналитикой и критикой) возможна лишь при условии выхода "за" оперативные границы наличных оперативных систем культуры(30).

<…> Схема 1. Сущность философии - мышление о мышлении о мире
На первой стадии предполагается реальное существование мира и конструируется онтологическая картина, представляющая мир как таковой, независимый от мышления. В методологии таким представлением является онтологическая картина человеческой деятельности. <…> Снимая философское мышление, методология сохраняет его сущность - мышление о мышлении о мире, т.е. сущностью методологии является рефлексия. Отличительной чертой методологической рефлексии является ее "прожективность" - практическая направленность на предстоящие мышление и деятельность <…>

Схема 2. Рефлексивное погружение мышления в мир
На второй стадии само мышление рефлексивно погружается в мир, интерпретируясь в категориях онтологической картины. <…> "Надо было это мышление положить как объект в мир.
<…> Для меня это означает, что надо было этот объект положить в деятельность, в мир деятельности"(31).
<…>
Схема 3. Рефлексивное погружение мира в мышление
На третьей стадии мир рефлексивно погружается в мышление и онтологическая картина интерпретируется теперь как понятийная конструкция, как правило, требующая дальнейшего развертывания. <…> Погружение мира в "субстанцию" мышления "влечет за собой другую концепцию мира. <…> Мир есть то, что мы мыслим, а не то, что реально"(32).
<…>

рис.1

<…> Основная принципиальная схема мыследеятельности (МД) содержит три относительно автономных пояса, расположенных по горизонталям один над другим:
1) пояс социально организованного и культурно закрепляемого коллективно-группового мыследействования (обозначается символом мД),
2) пояс полифонической и полипарадигматической мысли-коммуникации, выражающейся и закрепляющейся прежде всего в словесных текстах (обозначается символом М-К), и
3) пояс чистого мышления, развертывающегося в невербальных схемах, формулах, графиках, таблицах, картах, диаграммах и т.п. (обозначается символом М).
Центральным в этой трехпоясной системе является пояс М-К, так как именно он соединяет в одно целое правую и левую части схемы, а два других пояса могут рассматриваться как лежащие по разные стороны от оси М-К.

Это принципиальный момент в плане определения места и функций М в системе МД и его отношений к поясу мД: каждый из названных поясов имеет свою специфическую действительность, которая может становиться тем местом, куда проецируется содержание других поясов, и, таким образом, основанием для автономизации и обособления каждого из них в редуцированную систему МД.
При таком рассмотрении действительность М оказывается вторым пределом, ограничивающим систему МД и лежащим как бы напротив действительности мД, разворачивающейся непосредственно на реально-практическом материале человеческой жизнедеятельности. И это обстоятельство точно соответствует тому, что мы можем фиксировать феноменально: плоскость доски или бумаги, на которой мы зарисовываем схемы, формулы, графики, таблицы и т.п.,

<…> 2. Процесс реального мышления всякий человек начинает с фиксации определенного "положения дел" в действительности (в определенных ситуациях такой действительностью могут быть сам язык, поступки, мысли и чувства других людей и т.п.), а "передачу своих мыслей" - с описания этой действительности в языке. При этом, строя и высказывая определенные предложения, он основывается на "усмотрении" определенных элементов и связей в этой действительности, т.е. на "выявлении" области обозначаемого.
Таким путем образуются не только отдельные исходные предложения, но и сложные цепи предложений, составляющие рассуждения.
Точно так же понимание языковых выражений, высказываемых другим человеком, невозможно без "мысленного обращения" к области обозначаемого и своеобразной "реконструкции" тех элементов и связей из этой области, которые обозначены в соответствующих языковых выражениях.

Таким образом, в общем случае в реальный процесс мышления входит в виде важнейшей (и, по-видимому, самой важной) составной части определенное "движение" в области обозначаемого, выделение его элементов, отношений, объективных связей.
Но это означает, что при графическом изображении процессов языкового мышления или их продуктов - мысленных знаний - мы должны прибегнуть к особым, как бы двухплоскостным фигурам вида(33) (схема-1). Изображение мышления в виде такой двухплоскостной фигуры в сочетании с дополнительными соображениями о том, что каждая плоскость складывается из множества единиц и между единицами из этих двух плоскостей существует отношение обозначения или "замещения"(34), позволяет применить для описания мышления категорию "форма - содержание" в том ее понимании, которое было выработано К.Марксом в "Капитале" при анализе структуры производственных отношений буржуазного общества. Согласно этому пониманию замещаемый элемент подобной структуры (на нашем чертеже - находящийся слева) может быть определен как содержание, а замещающий элемент (правый на чертеже) - как форма.

Это противоречит обычному пониманию отношения между знаком и обозначаемым и, кроме того, как было показано(35), при учете других характеристик мышления с необходимостью приводит к ненаучным идеалистическим выводам такого рода, пример которых дали В.Шуппе и Н.Лосский. Остается третье возможное понимание, которое мы и принимаем: знак есть образование вида (схема-3).
Здесь трудным для понимания кажется отождествление значения знака со связью между обозначающим (знаковой формой) и обозначаемым (содержанием).

Эти природные явления становятся знаками, включаясь в известных ситуациях в определенную деятельность человека, и остаются знаками, поскольку они вновь могут быть включены в такую же, строго фиксированную, общественно-закрепленную деятельность, т.е. поскольку они потенциально "остаются" внутри нее. Но тогда значение знака (собственно, и создающее его специфику как знака, создающее его "знаковое лицо") есть не что иное, как то, что возникает в результате определенной деятельности, определенного способа использования природных явлений, образующих материал знака, в определенных общественных ситуациях.

М.: ННФ "Институт развития им.Г.П.Щедровицкого", 2008

<…>
Проблемы языка в философии XX века
Уже в XIXв., его второй половине, по крайней мере некоторые авторы, как Кьеркегор, Маркс, Ницше, решительно поставили под сомнение претензию научно-познавательного разума на универсальность. Двадцатый век характеризуется умножением рациональностей с сопутствующей критикой гносеологической традиции. В зазоре между "объектом" и "субъектом" начинает обнаруживать себя и требовать своего обсуждения язык, и он оказывается гораздо более сложным предметом, чем казался, пока его можно было не замечать. (с.39-40).
<…>
Знак: семиотика и семантика
Заявление, что Щедровицкий разобрался с "мистикой знака" [Литвинов 2005], должно звучать не как решение, а как задание на разработку темы: он это действительно сделал, но что именно он сделал и как? Чем самым он "разобрался с мистикой"? И очевидно, заметим это сразу, что его философия знака - не просто значительный вклад в семиотику.
Отсюда, от понятого феномена знака, ведет путь к моделированию предметов, уразумеваемых в онтологии множественных действительностей, всего того, что активно цитируется как "тройное Г" Щедровицкого: стяжка гетерогенного - гетерохронного - гетерархированного в аналитике коммуникации, мышления и, по сути, любой антропологической проблематики. (с.115-116). <…>

Человеческий мир
Отвлечемся на время от основной линии наших размышлений, чтобы прояснить смысл самой фигуры заупокойного афоризма: "Бог умер" (Ф.Ницше), "Человек умер" (М.Фуко), "Язык умер" (Ж. Деррида), "Наука умерла" (Г.П.Щедровицкий). Поскольку в реальности ничто не умерло, попробуем расшифровать метафору смерти в этой семантической фигуре. "Бог умер", очевидно, не значит, что Бог до XIX в. был или жил, а потом перестал быть или жить (по Ницше, от избыточной любви к человеку). Бог как абсолютное первоначало в парадигматике нашего смыслообразования "умер", т.е. перестал значить то, что он значил. Это произошло с нами, а не с Богом. И человек как альтернативное Богу первоначало в парадигматике смыслообразования (в "гуманизме") перестал значить то, что он значил, и смысл его рассеялся настолько, что трудно собрать его в одной схеме.
То же, очевидно, с "языком" по Деррида и "наукой" по Щедровицкому. Итак, "человек умер", констатирует Фуко, остаются "структуры". Или "системы", но на структуралистский манер, и в этом фактически солидарны между собой Альтюссер и Луман - но не Щедровицкий, хотя он тоже в достаточной мере структуралист.